Елена Кисель - Немёртвый камень

Альтау был его кормушкой, и со временем к Целестии Коготь тоже начал относиться, как к своей кормушке. Он брал, что хотел, столетиями жил в роскоши, участвовал в состязаниях, дуэлях и любовных историях, не брезговал делами с нежитью и разбойными братствами и под конец осел в Северном Краю, подмял под себя наёмников во всей Целестии, завёл сеть курьеров и связи с магнатами и шепталами… И зажил так, как хотел — то развлекаясь по грязным трактирам, то утопая в роскоши, то устраивая безумные гулянки, то пропадая на целые годы. Соперничества или заговора он не боялся, бунты подавлял железной рукой и мощной магией, из магов признавал только равных по силе или тех, кто был заведомо могущественнее. Потому осмотрительно не нарывался на конфликты с Семицветником, поговаривая философски, что силы Альтау — это силы Альтау, а драконы — это драконы. Больше всего Зуху по вкусу были яркие впечатления типа битв и авантюр, а со временем к этому добавилась тяга к воспоминаниям. Бестия не сомневалась: она — из ярких воспоминаний Когтя.

— Конечно, он себе ничего не позволит, — нервно бормотала она, расхаживая под окнами трактира, — но если только Зух помянет ту ночь семьсот пятьдесят лет назад…

Через окна трактира пролилось сияние, как будто внутри вдруг наступил солнечный день. Бестия с усталым вздохом потерла лоб.

— Надеюсь, он не добрался до подробностей.

Иначе ещё вопрос — останется ли в таверне хоть кто-то живой.

Бестия не спеша вернулась внутрь — дверь была не заперта. Мечтатель работал аккуратно и основательно: от бутылок осталась глиняная пыль напополам с ирисовым ароматом; половина забулдыг была разложена по лавкам, а вторая половина, которой не нашлось места, по столам, ровными жгутиками. Кинжалы и прочее оружие, которым пытались воспользоваться в первые секунды, были сложены на отдельном столе, ровной сверкающей горкой.

Совершенно трезвый Зух Коготь сидел за своим столом в одиночестве и мертвой рукой сжимал недопитый стакан. На Бестию он поднял глаза.

— Значит, ты его все-таки нашла. Это ведь Ястанир?

— Так его звали раньше, — отозвалась Фелла холодно.

Мечтатель стоял у окна, вглядываясь в прохладную ночь. Его одухотворенное лицо заслуживало кисти величайших художников.

Коготь поставил стакан на стол и задумчиво запустил пальцы в длинную, рыжую, с обильной проседью шевелюру.

— Ну, вот, — сказал он. — Витязь, надо же. А зачем он бутылки перебил?

Бестия помахала ладонью у него перед лицом. Нет, кажется, шок был вполне допустимый. Информацию Зух, по крайней мере, может переваривать.

— Ты, наверное, понимаешь, что мы здесь не ради битья посуды.

— Уж хотелось бы верить, — Зух мертвой рукой поднял стакан ко рту и осушил его. — Значит, не врут шепталы, была вторая заварушка на Альтау? А я-то думал, слухи… Магистерские выдумки… считал ещё, что я так надрался, что радуга стала серой. И что, Холдон правда встал, ходил, бился?

— До тех пор, пока его вторично не уложили в землю, — Бестия бросила косой взгляд на Мечтателя.

— Надежно-то хоть уложили? — усомнился Зух.

— Холдон — не самое худшее, что может случиться с Целестией, — отозвался Экстер от окна. — Мы чересчур привыкли все мерить меркой Альтау, и теперь, видимо, нам придется за это платить.

По лицу Когтя ясно можно было прочитать: «Надо же! Мерка Альтау о себе такого нелестного мнения». Но вслух не брякнул ничего и только показал, что слушает внимательно.

— Опасаюсь, что в Целестии подняло голову зло, превосходящее Холдона.

— Да ну? — не вытерпел Коготь. — И каким же это ветром к нам его занесло?

— Я не говорил «появилось», я сказал «подняло голову», — кротко поправил Мечтатель. — Боюсь, его корни куда древнее, чем мы можем себе представить и, боюсь, именно этой силой был когда-то порожден сам Холдон. Это часть древней Целестии, древней настолько, что о ней почти не сохранилось вестей. Целестии времён ухода Первой Сотни — той были, которая живет только в мрачных легендах и древних песнях — и их опасаются петь, чтобы не испугать даже стариков…

Зух Коготь обратил страдающий взор на Бестию.

— Он всегда так?

— Когда не рубит головы.

— Эге, — Зух попытался отыскать хотя бы условно целую бутылку и обнаружил, что в комнате таких не осталось. — Ну, как любят говорить мои пропойцы — напугали до отрыжки. Древнючее что-то, говорите, лезет, и злое. Так какого ж нечта Витязь делает в Северном Краю, в таверне, когда давно пора бы бежать к Семицветнику? Глядишь, показал бы Магистрам свои штучки — авось, и прониклись бы. Дремлющего бы разбудили — и пошла б потеха!

— А Семицветник, конечно, с радостью поделится властью, — резюмировала Бестия. — И даже если бы согласился поделиться — как минимум один из Магистров… не на нашей стороне.

— Эва, куда прыгнуло, — изрек Коготь. Он начинал получать удовольствие от беседы и тихонько покачивался на стуле туда-сюда. — Вот, значит, в чем дело. Вы, стало быть, думаете, что эта зараза уже и до Семицветника добралась. Что они не просто болваны зажравшиеся, а холдоновскую хворь прихватили… А который Магистр? А? Не знаете? Вот уж еще веселее: а вдруг их несколько или все. Ага, говорил Жиль насчёт той истории с Сердоликовым Блоком и с Обсидиановыми Копями. Что Магистры, мол, вовсю намекают: Витязя рук дело… Так, стало быть, и войска могут против вас развернуться… — он причмокнул от удовольствия, потирая шрам над бровью.

— Магистры опасны и в силу своей тупости: они, знаешь ли, не любят торопиться, особенно Нэриум Гхал. Дремлющий слишком привык спать, а если просыпаются, то невовремя. И ты вообще видел тех, кого они насадили на все мало-мальские посты? У них в мозгах, помимо преданности Семицветнику и кормушке, не водится ни единой загогулины. Так что, скажем, в нужный момент… войска просто могут опоздать.

— Так вы свою армию вербуете, что ли? Под знамена Витязя?

— Под знамена Одонара, — Экстер впервые отвернулся от окна. — Потому что именно по Одонару придется основной удар. Как и в тот раз. Но теперь у него может не хватить защитников.

— И вы, стало быть, меня приглашаете, — Зух хмыкнул и откинулся на стуле особенно далеко. — Вежливо так переговоры начали…

— А ты понимаешь иначе? — поинтересовалась Бестия.

— А я все понимаю, особливо ежели со мной вежливо и ласково, — Зух оскалился, хотел было подмигнуть ей, потом перевел взгляд на Экстера и раздумал. — А после вашего приглашения мне больше хочется в войска Холдона записаться — вдруг что приобрету?

Бестия потерла кулаки, но большего, чем наглая ухмылка, не дождалась. Мечтатель устало пожал плечами.

— И это было бы понятно — будь это новый Холдон и его войска. Три тысячи лет назад то была битва старой и новой Целестии, и лозунги Холдона… да, те, которыми он вербовал простаков… Эти лозунги притягивали.