Роберт Мур - Птица счастья [СИ]

— А я твой фанат, не мог удержаться.

— М-м… это уже не в тренде, как видишь, — Сергей порядком оброс, волосы его небрежно вились по голове.

— Тренды проходят… Да и мне сбежать надо было, я твой трюк использовал.

— Тебя этот, — указывая в сторону Валеры, спросил Сергей, — отловил?

— Нет, он помог сюда добраться.

— Только ты мог сбежать в тюрьму… И с каких это пор он помогает правила нарушать?

— Да ему что… На режимный объект же отвез, а не за границу, отсюда, как я понимаю, мало кто пропадает. Я попросил несколько дней меня не выдавать.

Годы разлуки, как однополярные магниты, недоверием отталкивали братьев друг от друга, хотя оба стояли, подавшись навстречу друг другу.

— Так что хотел, выкладывай…

— Может, мы зайдем?

— Лена спит, ей скоро на смену, пойдем на веранду.

— Так ты семейный теперь человек… Хорошая твоя Лена. — Вася закурил сигарету, протянул Сереже, а тот отказался.

— Я, по-моему, твоего мнения на ее счет не спрашивал.

Василий агрессию брата понимал, также понимал, что появление его неуместно, но ему радостно было видеть Сережу. Дорожка вела за дом, на просторную веранду. Плетеная мебель была произвольно раскидана, выдавая долгие летние посиделки.

— Я не ссориться пришел.

— А зачем?

— Ты слышал, что происходит за стенами?

— Мы здесь отрезаны. Молвили люди, что птицам кто-то формулу новую слил.

И поведал Вася историю Кристинину, про ее публикацию скандальную, что потерял ее, ребенка и намеревается ее найти во что бы то ни стало и из лап мининских спасти. И что если не найдет, то расскажет всему свету о том, как с ней поступили, и еще раз ее материалы обнародует. Уж тогда он проследит, чтобы формула до каждой птицы дошла. Отчаяние его охватило.

— Во всей этой истории не вяжется только один момент, брат. Не мог ты отцом быть. В нас с тобой есть регуляционный природный механизм. Гомосексуальность нас с тобой обошла стороной, но таким, как мы, наверняка нет продолжения — мы стерильны. Видимо, ребенок все-таки был Петра. Но тогда зачем тогда они его абортировали?

Василий задумался и переспросил:

— Ты знаешь наверняка про стерильность?

— Да. Мы пытались с Леной, а потом обследование показало, что дело во мне.

— Ну, я все равно Кристину найду. Тебе вот копию привез ее формулы. — Он сжимал замерзшими пальцами карту памяти.

Сереже стало жалко брата, что тот маялся из-за ситуации упущенной. Он тонул в отчаянии и не мог оставить надежду. Вся беспечная натура Василия не готова была к смирению. Впервые он столкнулся с реальностью, как тогда, когда умерла их мать и возникла неведомая ответственность, и невозможно было отменить произошедшее. И теперь он не мог изменить выбор, сделанный однажды, не мог вернуться к Кристине и не бросать ее.

Сережа на самом деле уже давно простил обиды брату и сейчас понимал необходимость своего присутствия и поддержи. Через приоткрытое окно веранды донесся щелчок вскипевшего чайника.

— Лена проснулась…

— Лена…

Вася все время беседы тревожно ходил. Измотанный дорогой и мыслями своими, он порывисто метался по веранде в беспокойстве. Иногда затихал, прикурив сигарету, а потом вскакивал и кругами ходил, как потерпевший по тающей льдине.

— Вася, послушай… Оставайся у нас. Хоть на несколько дней. Жизнь здесь простая, без излишеств, но приятная.

— Я не могу, мне нужно искать, я надеялся найти ее здесь.

— А может, она и здесь, — Сереже пришлось пойти на уловку, чтобы остановить брата, — да, может, и здесь. Побеседуем с соседями, Лена на работе уточнит, в церкви спросим.

— Тут у вас и церковь есть? Вас заставляют туда ходить?

— Нет, Вася, не заставляют. Вокруг этой церкви поселение и построили, развалины мы сами попросили отреставрировать. И батюшка у нас замечательный, и место самое светлое.

— Некогда мне по службам шататься, брат, понимаешь ты?

Посмотрел он в упор на Сережу — отчаянная мольба облегчить страдания застыла во всей его фигуре. Он не умел просить совета, он не знал, куда двигаться дальше.

— Пойдем завтракать. А там придумаем, как поступить.

Если бы Вася смог успокоиться и посмотреть со стороны, то заметил бы, что принимали хозяева с теплом. Он ходил по дому в пальто в надежде отправиться в обратный путь и не заметил, как оказался за столом. В гостиной он видел фотографии родителей и книги, и ту, что была первая, Сережей написанная и не признанная. Он так ее и не прочитал.

Вася отвык совершенно от еды домашней, и по мере того, как он угощался Лениной стряпней, веки его тяжелели. И чай ароматный с травами пьянил. И луч солнца, упавший на стол через графин с водой, радовал глаз, и Вася подставил ему свою ладонь, прикоснувшись к радуге. И прошло еще немного времени, как Александров-старший уснул, так и не сняв пальто, сидя на диване в гостиной. И не вспомнил он потом, как на диван этот сел. Засыпая, привиделось ему, как Леночка Сережу нежно обнимала и косу свою, походившую на сплетенные ветви молодого дерева, под куртку прятала, и как провожал брат жену свою на работу, и последнее, что он подумал, — зачем ей уходить прямо сейчас, ведь здесь было так тепло и спокойно.

Прошло несколько дней перед тем, как на пороге дома Александровых появился Петр. Самолично. Поздним вечером. Братья ушли на прогулку на реку, а дома к ужину их ждала Лена.

Сперва Петр не намеревался проходить, хотел подождать в машине, но хозяйка переубедила его, пообещав ароматный кофе.

Петр был холоден и надменен. Приземленные радости этого места его не трогали, непонятно, чем эти люди могли здесь довольствоваться, как эта блаженная Леночка, что стояла над плитой. Убожество он во всем этом видел. Сверхтехнологичная оснащенность и современность дома не придавали ему лоска в глазах Петра.

— Ты знаешь, что в цивилизованном обществе не готовят уже лет десять?

— Спасибо твоему отцу, что я этого не знаю, а то я никогда бы не попробовала лазанью в исполнении моего мужа.

Она смела быть снисходительной. Снисходительной и спокойной. Во власти Петра находились и ее жизнь, и жизнь ее мужа. Он мог одним звонком их оборвать, но не знал, как поселить в ней страх и уничтожить достоинство. Как смели они быть счастливее него, практически самого состоятельного и властного человека на земле.

— Мне все равно, как вы тут живете, когда они вернутся?

— Должны с минуты на минуту. Я тебе накрываю? Поужинаешь с нами?

— Нет, — отрезал Петр, но регулярно озирался на духовой шкаф. Пахло невообразимо вкусно.

В дом вошли братья. Скинув грязные сапоги, бурно дискутировали.

— Ну ты пойми, Вася, плохих, как и хороших, людей в этом мире очень небольшое количество. Тех, кто своими злом или добротой мир меняют. Но их влияние невозможно не заметить.