Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Мне было так хорошо с тобой... И так не хочется расставаться!

— Мне тоже, милый...

— Ты не можешь пойти со мной?

Дара склонила голову к его груди:

— Могу... Все могу. Я пошла бы за тобой, но в таком случае я лишусь пути! А зачем тебе беспутная цыганка? Тебе, избранному Валькирией! Прости, милый, я — Дара! И не хочу лишиться пути... Люблю свой урок!

Она засмеялась, а Мамонту почудилось, будто заплакала. Он тронул пальцами ее лицо, нащупал прикрытые веки — слез не было...

— Прощай...

— Погоди! — Дара подняла голову. — Стратиг поступил с тобой жестко: вручил посох дорожный, но не указал пути...

— Указал: на все четыре стороны.

— И ты выбрал дорогу на восток? Пошел к «Стоящему у солнца»?

— Да... Сначала я отыщу Валькирию! А потом...

— Но почему же идешь на запад?

Мамонт огляделся и вдруг понял, что потерял способность ориентироваться в пространстве. Над головой кружился рой звезд: Вселенная смешалась, и один лишь Млечный Путь кое-как угадывался на небе. Он зажал ладонями глаза, помедлил, стараясь согнать запечатленную зрительной памятью картину, и вновь глянул вверх — перед взором плыли незнакомые созвездия, словно он оказался на другой планете.

— Что это? — спросил он, чувствуя озноб.

— Четыре стороны света, — объяснила Дара. — Ты видишь сразу четыре пути. И можешь странствовать вечно... Но никогда не придешь туда, куда хочешь. Стратиг отпустил тебе участь Странника-колоброда. Я предупреждала тебя, милый...

— Прошу тебя! — Он схватил руки Дары. — Проводи меня на Урал! Я хочу найти Валькирию! Помоги мне!

— Наклони голову, — попросила она.

Мамонт покорно склонился и ощутил на голове тугой обруч, сдавивший лоб, виски и затылок. Машинально он потрогал рукой волосы и ничего не обнаружил.

— Это главотяжец, — сказала Дара. — Пока ты в странствии, не снимай его. Сначала будет больно, неловко, но скоро привыкнешь.

— Но я ничего не чувствую, — Мамонт потер лоб, виски. — Где он?

— Осторожно, не порежь руку, — предупредила Дара и чуть опоздала — с пальцев Мамонта закапала кровь.

Тончайшая, невидимая нить ранила, словно лезвие бритвы, однако, сжимая голову, чудесным образом остановила вращение Вселенной. Все стало на свои места — звезды, созвездия, стороны света...

— Теперь иди и ничего не бойся, — удовлетворенно проговорила Дара. — Прощай, милый!

— Что же будет с тобой? — спохватился Мамонт. — Где найти тебя?

— Ищи Валькирию! Я свидетельствую: ты сохранил ей верность!

— А как же ты?..

— Мой урок один на всю жизнь, — печально улыбнулась она и отступила на шаг. — Спасибо, милый! Возле Вещего Зелвы я грелась в лучах Знаний, возле тебя — в лучах любви.

— Ты уходишь?!. — Мамонт подался к Даре, но не дотянулся: она отступила еще на шаг.

— Уходишь ты, Странник. Я остаюсь, — она открыла дверцу машины, вытащила волчью доху — подарок Стратига. — Возьми! Скоро зима, тебе будет холодно... Возьми! Стратиг не зря одарил тебя! Он уже тогда предугадал твою судьбу! И ничего не смог изменить!!

Дара оставила доху на земле, отступила к машине. Дверца захлопнулась, и вспыхнули яркие красные огни.

— Ура! — послышалось сквозь гул двигателя, и на миг в неверном свете мелькнула поднятая рука.

— Ура! — отозвался он вслед отъезжающей машине и вскинул посох.

«Линкольн» унесся во тьму, разрезая ее лучами фар. Когда исчезли из виду задние габаритные огни, Мамонт поднял с земли волчью доху, набросил на плечи и стал подниматься по высокому откосу к железнодорожному мосту. Путь на восток начинался на той стороне Волхова...

Железные дороги стягивали землю, как незримый главотяжец голову, и, наверное, лишь потому человечество не потеряло еще способность ориентироваться и передвигаться в пространстве. Люди тянулись к стальным магистралям, как когда-то тянулись к рекам и обживали берега; глубинная территория пугала человека, утратившего естественные земные и высшие космические Пути. Боязнь неизведанного пространства удерживала его вблизи грохочущих железом дорог, с которых невозможно было свернуть, не потерпев катастрофы. Благие намерения сковывали человеческую исконную страсть к свободному движению; физическая скорость преодоления пространства подменяла истинную, соразмерную с человеческой жизнью. И как следствие, резко сократилось и Время, и Пространство — народам становилось тесно на земле, хотя огромные территории оставались пустынными, безлюдными, как и несколько тысячелетий назад.

Жизнь вдоль искусственных магистралей на планете не обладала житийностью и быт — бытием...

Сучковатый посох неведомым образом точно нащупывал впереди дорогу даже в том случае, когда Мамонт шагал по темным, сырым лесам. Оторвавшись от железнодорожной магистрали, он ощутил наконец полное одиночество и благодатный покой. Правда, составы все еще громыхали где-то слева, но больше не тревожили; шумный стальной мир существовал сам по себе...

Время от времени Мамонт вскидывал голову и отыскивал по звездам восточное направление, хотя в этом не было никакой нужды: неведомым внутренним чутьем он точно выдерживал путь.

Вместе с восходом солнца слетела легкая сонливость, ноги стали легче, а главотяжец уже почти не ощущался, опутанный лесной паутиной — следами прошедшего бабьего лета. Мамонт шагал без всякой дороги, от жнивья до жнивья, от увала к увалу, мимо тихих полупустых деревень, пересекая проселки, ручьи и мелкие речки. Полегчавший посох отмеривал сажени, веселил руку и, словно намагниченный, все тянул и тянул вперед.

Часто под ногами он замечал следы зверей, лосиные тропы, дорожки, набитые коровьими копытами, однако не встречал ни единого человеческого следа. Лишь однажды за целый день неожиданно встал на пути каменный скотный двор, выстроенный на отшибе утлой деревеньки. Огромный, приземистый сарай располагался поперек движения и утопал в навозной жиже. Можно было обойти его стороной, но Мамонт, повинуясь внутреннему ощущению пути, пошел через грязь, влез в окно скотника и, ступая мимо теплых коровьих боков, миновал и эту преграду. Волчий запах от дохи, похоже, не выветрился, и коровы заметались на привязях, загремели цепями, и протяжный рев еще долго слышался за спиной.

И только вечером, на закате, когда впереди оказалась широкая река без мостков и бродов, но с багровым солнечным следом, соединяющим берега, Мамонт увидел человека — первого за целые сутки пути! Высокий седой старик занимался делом странным — кормил огромную стаю диких гусей. Он ходил по берегу с мешком и щедрой горстью разбрасывал зерно. Птицы без всякой опаски окружали человека плотным широким кольцом, орали, лезли друг на друга, хватая корм, а он спокойно, даже меланхолично опрастывал мешок за мешком.