Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

Мамонт направился к нему, обнаружив, что осторожные птицы совершенно не боятся и его, с неохотой уступая дорогу.

— Ура! — сказал Мамонт осипшим от долгого молчания голосом. — Я Странник.

— Ура, — отозвался старик, занятый делом.

Гуси бились о ноги, жадно поглощали корм и своим ором заглушали голоса. Наконец старик вытряс на землю последний мешок и взглянул на Мамонта:

— Вижу, что Странник... Но дальше пути тебе нет. Снимай главотяжец!

Ступить было невозможно ни назад, ни вперед: вокруг плотно сидели тысячи птиц и их шевелящиеся спины покрывали землю...

— С легким паром! — усмехнулся Воробьев и распахнул дверцу машины перед Арчеладзе. — Прошу, генерал!

Полковник не обратил внимания на иронию, сосредоточенный и мрачный, оттолкнул Воробьева и сел за руль.

— Повтори-ка последние слова Нигрея.

— Последние слова?..

— Записанные у тебя на автоответчике!

Воробьев наконец заметил взрывное состояние шефа и произнес настороженным голосом:

— «Передай шефу... снова был в музее одного художника... Клиент прежний. Едем в аэропорт Шереметьево...»

— Куда? — вскинулся Арчеладзе.

— «В аэропорт Шереметьево, — сказал Воробьев. — Все повторяется».

— Что повторяется?

— «Все повторяется», — процитировал он. — Так в записи... Нигрей сказал.

— Теперь понятно, — выдохнул полковник и погнал машину под склоненную рею шлагбаума. — Зямщиц встретил в Шереметьево нового миссионера... И привез его сюда! Все повторяется...

Оставив позади охраняемую дорогу — подъезд к правительственным дачам, Арчеладзе остановил машину на обочине и уткнулся лицом в руль.

— Ну, с-суки, вы у меня поплачете! Я вам устрою баню! — сквозь зубы выдавил он.

— Что случилось, Никанорыч? — встревожился Воробьев.

— Нигрея застрелили... Не могу! Садись за баранку!

Они поменялись местами и несколько минут сидели молча.

— Куда едем? — наконец спросил Воробьев. — Не стоять же...

— Витька видел миссионера, потому и хлопнули, — тяжело проговорил полковник. — И «папа» видел... Но договориться с ним не смог. Ух, с-суки... Не прощу им Витьку! Еще бы Капитолину вырвать у них! Развязать руки...

Воробьев снова выдержал паузу и спросил:

— Куда ехать-то?..

— Что ты раскудахтался?! — закричал Арчеладзе. — Не знаю куда! Не знаю!

— Какого хрена мы стоим тут?! — возмутился Воробьев. — Надо действовать! Ты же командир! Командуй! Привык темнить, все сам, сам!.. Мы вечно как пешки у тебя!

— Помолчи, — тихо оборвал его полковник. — Дай мне привыкнуть. Витьку же убили... А я ему когда-то «мочалку» давал! Своей рукой!

— Хватит, Никанорыч! — отрезал Воробьев и запустил двигатель. — Они что, Капитолину взяли заложницей?

— Взяли... Это Комиссар! Только он мог!.. Наверняка заперли на какой-нибудь конспиративной квартире.

— Я помню адреса. Могу вспомнить...

— Это хорошо, — одобрил, но тут же разочаровался полковник. — Что дальше?

— Выручим... Капитолину, — не сразу сказал Воробьев. — А потом...

— Что потом? Сразу поставим себя вне закона!

— А мы уже и так поставлены вне закона, — вдруг заявил он. — О каких законах речь, Никанорыч? Посмотри вокруг!

Арчеладзе мысленно согласился с ним: игра, предложенная «папой», не имела ничего общего ни с государственной политикой, ни с какими бы то ни было правилами приличия. Все это напоминало мафиозные разборки, крутую конкуренцию бандитских шаек, где хороши все средства. Правда, оставалась еще некая атрибутика государственного уровня — официальные органы, воинские звания, субординация, и это всегда смущало, а следовало бы давно признать полное беззаконие и авантюрность действий высокопоставленных чиновников. И поступать соответствующим образом...

Но как не хотелось верить в это!

— Поехали в отдел! — вдруг скомандовал Арчеладзе. — Ты вспоминай адреса. Я займусь новым миссионером!

Едва они отъехали, как Воробьев заметил «хвост». Черная «Волга» была слишком приметной и неудобной, чтобы вести наблюдение, и то, что она двигалась за машиной полковника в открытую, означало практически его арест, гласный надзор. Это было естественно: «папа» стремился предупредить всякую неожиданность. Комиссар со своими службами работал на него...

— Я оторвусь, Никанорыч, — сквозь зубы выдавил Воробьев. — Мне это не нравится.

— Оторвешься здесь — прихватят в другом месте, — отмахнулся полковник. — Пусть катаются, работа у них такая.

— Нет, я понимаю, но это меня оскорбляет! Я еще не под конвоем!

— Как хочешь...

Воробьев прибавил скорость — «Волга» двигалась метрах в пятидесяти и не отставала. Выбрав момент и не сбавляя газа, он перескочил разделительный газон и поехал по встречной полосе, изредка мигая фарами. «Конвой» не пожелал повторять рискованного маневра и, судя по движению машины, испытывал растерянность. Через километр на газоне сначала появились железобетонные столбики, а потом стальные разделительные ленты. Преследователи оказались отрезанными и, чтобы не упустить полковника, двигались капот в капот: можно было рассмотреть даже лица сидящих в машине людей. Воробьев несколько раз лихо уходил от столкновения со встречными автомобилями и, когда появилась возможность, свернул на какую-то дорогу, углубился в лес и остановился.

— Фу! Спина мокрая...

Окольными путями, через подмосковные села, они выехали на Кольцевую дорогу и в отдел добрались лишь к десяти часам вечера. А все оказалось напрасно — черная «Волга» поджидала у подъезда на Лубянке...

Комиссар по приказанию «папы» обложил плотно. Телефоны отдела наверняка прослушивались, и если прошляпил дежурный помощник, то какой-нибудь «сантехник» или «уборщица» насадили «клопов» в кабинеты. Таким образом полковнику указывали, что он под полным контролем и остается единственный путь — выполнить требование «папы»: вывести его на представителя Интернационала, организовать встречу.

При всей своей прозорливости и информированности «папа» глубоко заблуждался, полагая, что Арчеладзе установил контакты с Интернационалом. Вернее, за эту незримую и жестокую организацию принимал совершенно иную, с которой полковник действительно установил отношения. Скорее всего, службы Комиссара, отслеживая передвижения и встречи начальника специального отдела, не могли добыть никакой конкретной информации о русском иностранце. «Человек из будущего» был недосягаемым, уходил из-под наблюдения и не оставлял никаких следов и улик. Поэтому Комиссар, а по его разведданным, и «папа» решили, что полковник сотрудничает с Интернационалом. Захваченный и убитый на месте «преступления», Нигрей стал последним тому доказательством. Кристофер Фрич сам приезжал к Комиссару на дачу и договаривался с ним о розыске тела отца, об экспедиции на Урал — то есть о вещах, можно сказать, житейских. Они не касались тем, которые больше всего интересовали «папу» и ради которых он заводил игру с богатеньким мальчиком. Теперь под каким-то предлогом старший Зямщиц привез нового миссионера на дачу самого «папы», но контакт снова не получился. Интернационал не отвечал на домогательства «серых кардиналов» в России: ему нужен был кто-то другой либо вообще никто. По всей вероятности, перерожденный, переформированный Коминтерн за долгие годы легального существования создал в стране собственное «государство» со своими структурами и системами и не нуждался ни в чьих услугах.