Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Найдем! — воскликнул он, забираясь выше по склону. — За мной!

Солнце, перевалив полдень, теперь стремительно падало за хребет. По голубым снегам двигались тени, и перед взором вдруг открывались невидимые раньше скала, гряда каменистых отрогов и глубокие седловины. Горы шевелились, дышали, как живые, бесконечно меняя свою форму. В короткий миг Мамонт уловил нужный свет и наконец взял точный ориентир — на вздыбленный островерхий развал, возникший на склоне.

— Там! — Он засмеялся и махнул рукой на север. — Смотри! Это там! Возле скал!

Они еще не добрались до этих глыб, но Мамонт уже начал узнавать место. И для этого годилось любое освещение...

Перед ними был перевал, с некоторых пор называемый перевалом Дятлова: в феврале пятьдесят девятого года здесь при необъяснимых обстоятельствах погибла группа опытных горных туристов из девяти человек. Неизвестно, по какой причине они среди ночи разрезали палатку изнутри и в ужасе бежали вниз, к границе леса, босые, полураздетые. Их обнаружили в километре от стоянки уже весной. Шестеро попросту замерзли, но больше не вернулись в палатку, хотя бы для того, чтобы взять одежду. У троих были странные переломы ребер, однако и они умерли от переохлаждения...

Все это произошло на склоне горы Солат-Сяхла, что в переводе с языка манси означает «Гора Мертвецов».

Ничего не сказав Инге, но чтобы убедиться самому, Мамонт все-таки завершил этот путь и пробился к скале. Сомнений не оставалось: на выветренном камне висела памятная доска с барельефом старшего группы Дятлова и перечнем фамилий погибших.

А ниже стоял полустершийся знак смерти...

— Уходим! — приказал Мамонт. — Здесь нельзя оставаться!

Инга совсем уже выбилась из сил за целый день блуждания по снегу. Она ничего не знала о перевале и не видела этой зловещей доски: как только Мамонт останавливался, спутница садилась на снег и начинала дремать...

Он взял Ингу на руки и понес вниз, к спасительной границе леса, все глубже погружаясь во тьму, ползущую с востока. Он шел по склону наискось, чтобы как можно дальше уйти от знака смерти и приблизиться к камню со знаком жизни. И когда достиг леса, оказался посредине между ними.

Не медля ни секунды, пока еще брезжил на небе слабенький, отраженный свет, он завернул Ингу в одеяло, надел ей на ноги вместо горных ботинок волчью шапку и принялся рубить дрова.

Никогда еще жизнь не была такой сверхплотной, чтобы сосредоточиться в лезвии топора. И никогда он так крепко не держал в руках судьбу, воплощенную в топорище. Он крушил сухостойник, что не дорубал — ломал о камни, и по тому, как росла куча дров, возрастала с нею надежда.

Он натесал щепы, окрутил ее берестой, выложил дрова клеткой и, опустившись на колени, бережно достал спички.

Жизнь теперь сосредоточивалась в спичечной серной головке и напоминала сверхплотную звезду...

— Смотри! — вдруг крикнула Инга и скинула с себя одеяло. — Смотри!

Она засияла в полумраке, указывая рукой в горы.

От заветного камня со знаком жизни шел высокий человек со свечой в руке. Маленький огонек озарял огромное пространство и, не колеблясь от ветра, солнечным лучом тянулся вверх.

Над непокрытой пегой головой старца, на крепкой руке с плетью, распустив крыла, восседал филин, и огненный птичий взор был глубок и бесконечен, как вечность...