Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Зелва? — оживился Мамонт. — Я слышал о нем... Его же убили! Кажется, задушили струной от гитары...

— Это было ритуальное убийство, — объяснила Дара. — Но кощеи не были уверены, что Зелва — Страга Запада, и потому использовали аккорд, задушили сразу семь человек. Они мстили за какого-то кощея, погибшего на Урале.

— Его имя — Джонован Фрич, — сказал Мамонт. — Это отец этого... гиперсексуального наследника.

— Понимаю, — сдержанно проронила она. — Жаль, что ты не позволяешь исполнить мне свой урок! Я бы его исполнила...

— Нет! — оборвал Мамонт. — И больше ни слова об этом!

Дара дотронулась до его щеки, погладила пальцами висок, — он вдруг ощутил, что привычно ледяная рука ее стала горячей. Потребовалось усилие воли, чтобы остаться равнодушным к этому прикосновению...

— Хорошо, милый... С твоим словом вынужден считаться даже Стратиг, потому что ты избран Валькирией. — Дара отняла руку от его лица и закуталась в плед. — Скажи ему, и я уйду... Я не исполнила своего урока. Единственное, что смогла — поправила твой английский. Но не успела обучить португальскому языку, не посвятила в тайны его африканских наречий...

— Зачем мне португальский? — недовольно спросил он.

— Но ты же будешь жить на Азорских островах!

— Почему?!

— Потому что следующим твоим уроком станет труд Страги Запада, вместо Зелвы, — грустно объяснила Дара. — Так думает Стратиг. Жаль, что мы там не встретимся...

— Я не хочу быть Страгой Запада! — возмутился Мамонт, чувствуя волну какой-то безысходности. — Мне не нужны ни острова, ни язык!..

— Пожалуйста, милый, не говори Стратигу о том, что узнал это от меня, — попросила Дара. — Я не должна тебя посвящать...

— Спасибо, что сказала. Теперь хоть знать буду, что мне уготовано...

— И прошу тебя, не противься ему. Ты все равно останешься Страгой, если не Запада, то Севера. Потому что недавно погиб Страга Севера, любимец Атенона.

— Я знаю... Но не хочу быть и Страгой Севера!

— Если бы Стратиг спрашивал наше желание! — вздохнула и потупилась Дара. — Может быть, тебе удастся убедить его... Я должна предупредить, милый. Стратиг не любит тех, кого избирают Валькирии. Поэтому он и задает урок на Западе или на Севере. Страги чаще всего гибнут в этих сторонах света. Но делает это не по злому умыслу! Не из желания отомстить за избрание. Все гораздо сложнее... Избранные Валькириями, даже если они были изгоями, единственные, кто вместе с избранием получают доступ к Весте, только им открывается Вещая Книга. И если они пройдут искушение золотом и Знанием, становятся Вещими гоями. Зелва прошел эти испытания...

— А Стратиг?

— Род Стратига — древний род гоев, — сказала Дара. — Из него вышли многие светлейшие князья. Свой титул он получил по наследству, но не был избран Валькирией... Будь с ним осторожен, милый.

— Я не отпускаю тебя, — заявил Мамонт.

— Но я не могу оставаться при тебе на роли служанки, — возразила она. — Я Дара! А ты пока не владеешь реальностью бытия и не вправе решать мою судьбу. Тем более изменять мой урок. Мир гоев существует лишь потому, что каждый строго выполняет свое предназначение и повинуется року.

— Ну что же, попрошу об этом Стратига!

— Боюсь, не поймет тебя Стратиг...

— Скажи, ты сама хочешь избавиться от «постельной разведки»? — прямо спросил Мамонт.

— Говорят, когда-то Дары были воплощением целомудрия, — проговорила она мечтательно. — Это было в мире, где существовала гармония отношений мужчины и женщины. Кощеи разрушили ее, чтобы управлять миром изгоев. Стратиг вынужден задавать нам такие уроки, иначе невозможно держать под контролем действия кощеев. И нам приходится растрачивать на них бесценное сокровище очарование Дары. Это единственное, перед чем они не могут устоять, и сами становятся управляемыми.

— Все равно я постараюсь убедить Стратига! — упрямо заявил Мамонт. — Не хочу, чтобы твое очарование облагораживало тех, кто его недостоин.

Она печально улыбнулась и дотронулась кончиками пальцев до его лба.

— Это речи пылкого юноши... Кто их будет слушать, милый? Стань холоднее льда, стань тверже булата, чтобы тебя услышал Стратиг... Если ты избавишь меня от урока, я навечно останусь с тобой.

Дара прижалась к нему, и горячие ее губы коснулись шеи. Вмиг закружилась голова, и он полетел в «воздушную яму»... Чтобы остановить это падение, судорожной рукой он нащупал железный медальон на груди и сжал его в руке. Перед глазами возник образ Валькирии — летящие по воздуху космы, огромные и прекрасные глаза, в которых он увидел свое отражение...

Полковник вернулся домой, в пустую квартиру, и вместе с присутствием одиночества ощутил глухое недовольство собой. По дороге он проанализировал ситуацию и убедился, что пока ничего не проиграл, что основная схватка еще впереди. И даже если бы проиграл — реванш всегда удовлетворял его больше, чем обыкновенная победа. Повергнуть торжествующего противника — это особое удовольствие.

Его смущал сам этот поединок с «вишневым». Ему начинало казаться, что он вторгается в некий мир, о существовании которого и не подозревал. И все приемы, все правила игры оказываются несостоятельными при одном лишь соприкосновении с этим миром. В Никарагуа, а потом и после этой командировки ему иногда снился один и тот же сон: сомосовцы наступают на его хижину, он же никак не может открыть огонь. Патроны отчего-то стали такими, что крошились в пальцах. Он с ужасом перебирал их, надеясь найти хорошие, рвал пачки — отовсюду сыпалась труха, напоминающая гнилое дерево. И тут его озарило, что патроны испортились от невыносимой жары, что они совершенно не годятся для жарких стран. Почему же об этом никто не подумал! И теперь придется погибать хрен знает за что и хрен знает где!

Он просыпался в поту, но не от страха, а оттого, что в комнате было жарко...

Тогда он вторгся в чужую страну, где, кроме изнуряющего зноя, были свои порядки и законы. Однако он был уверен, что в своем родном государстве патроны будут стрелять всегда. Общество соотечественников казалось простым и понятным, возможно, поэтому он и не любил его, ибо терял всякий интерес, когда не оставалось никакой пищи для мозгов. Логика поведения была настолько примитивна и известна, что ему, как сыщику контрразведки, приятнее было допрашивать агентов иностранных разведок, чем общаться со своими согражданами. Когда открыли границы и разрешили свободный выезд из СССР и когда толпы днями и ночами стояли в ожидании виз, он абсолютно спокойно определил, что бегут за рубеж такие, как он, и вовсе не от бедности или недовольства режимом. Эти люди пытались вырваться из примитивного общества, убежать от своей прямолинейной логики; они жаждали сложности, необычности, живительного интереса.