Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

Простые пища и питье упростили и его речь.

— Считаете, что тысячу тонн золота можно перебросить через границу? — спросил Мамонт. — Это не посольский груз...

— Не считаю, а знаю, — уверенно сказал полковник. — И это еще пока даже не государственная тайна, а моя, личная, потому что об этом никто не знает. Могут лишь догадываться... Убежало российское золото, мистер Прист! Наверное, вы правы, это работа Интернационала. Какая еще международная организация заглотит такой кусок и не подавится? Банки вернули свои кредиты на революцию и с хорошим процентом.

— Каким же образом, Эдуард Никанорович?

— По нефтепроводу, в виде амальгамы... Был у меня информатор, он же исполнитель. Обещал ему тысячу долларов заплатить, а успел дать только пятьсот тысяч рублей...

— Старик Молодцов?

— Не понимаю, почему его убили после нашей встречи? — вместо ответа задумчиво проронил полковник. — Могли ведь и до нее... Не успели? Пожалуй, не успели... Взлохмаченный прибежал, торопился. Все, говорит, секретами торгуют, а у меня только вот это, больше продать нечего. Дай денег, говорит, голодаю... Старики голодают, а золото, как нефть, уже по трубам гонят. Запросил дело в Прокуратуре — опять через Комиссара! До сих пор тянут... Впрочем, что дело? Если найду, это будет обыкновенный исполнитель, наемник, которому заплатили миллион... Утекло наше золото. Как в школе учили? Золотой запас страны — это труд нации, сконцентрированный в металле.

Мамонт дал ему выговориться и осторожно спросил:

— Ошибки быть не может?

— Исключено, — заявил полковник. — Недалеко от Ужгорода есть контрольно-измерительная станция. Возможно, теперь ее и нет... Я нашел там специальное оборудование, перепускной клапан. Металлометрический анализ соскобов со стенок показал наличие золота.

Мамонт не ожидал от него ни такой откровенности, ни подобной информации.

— У вас есть возможности, поезжайте на Запад, — внезапно посоветовал полковник. — Вы там как рыба в воде... Мне не дадут и шагу сделать из страны.

— А вы передадите мне свою агентуру? — спросил Мамонт.

— Там не мои люди, — посожалел тот, однако махнул рукой: — Хотя что вам, обломаете, возьмете на крюк — никуда не денутся.

На пороге очутилась Дара, на сей раз с пустыми руками; это означало, что время встречи закончилось. Полковник понял, встал, развел руками:

— Хорошо было возле вашего очага... Словно в будущем побывал.

— Надеюсь, это не последняя встреча, — Мамонт вложил в его карман визитную карточку с кодом радиотелефона.

— Для меня много неясно в настоящем, а уж о будущем и говорить нечего, — медленно вымолвил Арчеладзе. — Но лучше служить будущему, по крайней мере, всегда есть надежда.

— Спасибо, Эдуард Никанорович, — Мамонт пошел провожать его до двери. — То, что принадлежит России, должно принадлежать только ей. Либо никому.

— Но в России его не ищите, — еще раз предупредил полковник. — Мы прохлопали свой труд, сконцентрированный в металле.

— И вы не ищите, — Мамонт протянул Арчеладзе золотой значок НСДАП. — Это сейчас принадлежит будущему. А значок возьмите себе на память.

Дара повезла полковника домой. Можно было обойтись и без подстраховки: Арчеладзе относился к тому типу людей, которые не терпели компромиссов в отношениях. Они либо доверяли человеку безгранично и полностью полагались на него, либо не доверяли вообще. За свое доверие они иногда жестоко расплачивались, как, впрочем, и за недоверие тоже. Но если они становились врагами, то отличались коварством и жестокостью.

Можно было не отводить ему глаза, однако Мамонт решил довести до конца избранный им психологический метод этой встречи. У полковника следовало оставить впечатление, словно он и в самом деле побывал в будущем — в некоем доме, где царят покой, живой огонь и гармония. Это должно остаться для него сном, где все реально, кроме места действия. Нельзя было приближать его, чтобы не начался процесс привыкания.

Возможно, потому Стратиг без нужды никого к себе не допускал.

Мамонту сейчас не хотелось ни думать о результатах встречи, ни анализировать их, — от бессонных ночей и постоянного напряжения наваливалась усталость и безразличие. Не дожидаясь Дары, он пошел в свою спальню наверх, расстелил постель, но так и не лег. Зямщиц, прожив здесь всего два дня, словно насытил своим присутствием эти стены. Дара после него все вымыла и убрала, но Мамонту все время чудился его запах, чем-то отдаленно напоминающий запах лесного животного. Ему казалось, что так должен пахнуть горный козел. Зямщиц просился в горы. Он не уточнял, в какие, и Мамонт отправил его в Горный Алтай, где климат мягче, чем на Северном Урале. Даре пришлось слетать с ним в Барнаул на самолете и провезти его, по сути, «зайцем», поскольку не было паспорта, да и вид Зямщица с двухдневной щетиной по всему лицу вызывал если не подозрение, то пристальное внимание. В Барнауле Дара наняла такси, отвезла его за двести километров в горы и выпустила на волю. Зямщиц попрощался, ушел за ближайший куст, где тут же снял всю одежду, разулся и медленно вошел в лес.

Наверное, сейчас он уже испытывал наслаждение, бродя по осенним горам, поскольку вернулся туда, где ощущал свое гармоничное существование. Мамонту же стало неуютно не только в спальне, но и во всем доме. Как было объяснить полковнику Арчеладзе, что этот дом, которому он позавидовал, лишь временное пристанище, а семья — совершенная фикция? И как все временное, пусть даже хорошо и богато обставленное, всегда вызывает чувство вокзала.

Ему тоже невыносимо хотелось в горы...

Дара вернулась около четырех часов утра и сразу заметила его подавленное состояние.

— Что с тобой, милый? По-моему, все складывается прекрасно?

— Мне отчего-то холодно и неуютно.

— Тебе нужно в постель, — решила она. — Иди и ложись, я подам тебе теплого молока.

— Не могу заснуть. Тем более в своей спальне, — признался он. — Мне все время мерещится Зямщиц...

— У тебя шалят нервы, дорогой, — определила Дара. — Это никуда не годится. Тебе нужно выспаться: мы же завтра должны ехать к Кристоферу Фричу.

— Да, я помню... А сейчас мы поедем в гости.

— В гости? Милый, ты сошел с ума! — засмеялась она. — Четыре утра! И к кому мы можем поехать в гости?

— Есть один дом, — неопределенно ответил он, — куда впускают в любое время.

— Как скажешь, милый, — сдалась Дара.

Они поехала на улицу Восьмого марта. Это было, конечно, нахальством, не укладывалось ни в какие рамки приличий, но Мамонта тянуло именно в эту семью. Он чувствовал там гармонию отношений и какое-то философски спокойное воззрение на весь окружающий эту супружескую пару мир. Ему, собственно, ничего и не хотелось — ни бесед, ни застолий; нужна была сама среда, воздух, стены этого дома.