Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

— О нет, не буду вам мешать, — улыбнулась она, глядя на полковника.

— Если позвонит Мамонт, передай, что у нас все в порядке, — хозяин кабинета коснулся ее руки, держащей серебряный поднос. — Мы уже почти нашли контакт. Правда, Эдуард Никанорович?

Он не ответил, пытаясь сфокусировать рассеянное внимание. Когда женщина вышла, «вишневый» вернулся к прежнему деловито-холодному тону.

— Быть противниками, быть в постоянном состоянии войны — это большая роскошь для нашего времени. Увы, рыцарские баталии между Белой и Красной розой остались в средневековье, — он сидел за столом и задумчиво помешивал кофе. Вдруг вскинул глаза. — Я не работаю на современную политику. Меня не интересуют ни проблемы власти в России, ни политические лидеры, ни даже текущий государственный переворот. Их было много, и будут еще, пока Россия сама себя не признает Третьей и равноправной цивилизацией, стоящей между Востоком и Западом. Триединство цивилизаций — залог существования человечества в третьем тысячелетии.

Он не хотел убеждать; он констатировал какие-то ему известные факты, и это звучало убедительно, хотя было не основным, а как бы некой прелюдией к последующему разговору. Он говорил холодно, почти бесстрастно и этим вызывал у полковника непроизвольную веру в слово, утраченную еще в лейтенантские годы.

Только что говоривший по-английски, он казался Арчеладзе стопроцентным американцем, а в сочетании с именем вообще не вызывал никаких подозрений в отношении национальности. Но стоило ему заговорить по-русски, как он стал абсолютно похожим на русского. Вероятно, дело было в артикуляции, в специфических возможностях и тонкостях языка, способных вместе с речью менять психологическое восприятие личности собеседником и в какой-то степени даже внешность. В этих вещах полковник разбирался очень слабо, и сейчас это преображение показалось ему открытием.

— Кто вы? — воспользовавшись паузой, тихо спросил Арчеладзе.

— Не ждите прямого ответа, Эдуард Никанорович, — сухо ответил Майкл Прист.

— Я имею в виду не конкретно вас, — поправился он. — А тех людей, ту силу, которую вы представляете. Кто вы?

— Тем более на это вы никогда не получите исчерпывающего ответа. — Майкл Прист сделал паузу. — Представьте себе, что в нашем мире, во вчерашней и в сегодняшней России существуют люди, которых, скажем так, заботит только будущее народов, основную массу коих составляют славянские народы. Вы читали когда-нибудь работы Льва Николаевича Гумилева? Его теорию пассионарности?

— К сожалению, нет, — признался полковник. — Хотя я слышал о нем.

— В таком случае на ваш вопрос попробую ответить так. — Майкл поправил на плечах доху и прошелся по кабинету. — Как вы считаете, случайно ли в самых критических ситуациях истории России вдруг появляются уникальные личности князья, способные воссоединить разобщенный народ, полководцы, государственные деятели? Их нет, и они никак не проявляются, пока царит мир и покой. Но они поднимаются, часто из самых низов, из глубин, как только возникает кризис либо историческая личность, способная привести к кризису Россию. Не стану говорить вам о призвании варягов, о сказочном теперь Вещем Олеге... Появляется Наполеон, но уже есть Суворов и его ученик Кутузов. И целая плеяда великолепных военачальников, среди которых двое — нерусского происхождения: Барклай де Толли и, между прочим, Багратион. Это что, случайность или закономерность? Возник Гитлер, но был уже и Жуков... Вам говорят о чем-нибудь такие совпадения?

Арчеладзе молчал, сосредоточившись на кофейной чашке. На какой-то момент ему почудилось, будто он прикасается к некой тайне, в сознании вспыхнул далекий отблеск света, и в это секундное озарение ему хотелось крикнуть да! Это так! Почему я раньше не думал об этом?! Но в тот же миг все погасло. Единственное, что он успел отметить, — это ассоциативную связь проблеска и какого-то слова, произнесенного Майклом. Оно было простым, это слово, привычным уху, однако в сочетании с другими вдруг стало магическим и выбило искру. Привыкший к постоянному анализу собственных размышлений, полковник отнес это к области предчувствия — бездоказательных аргументов, которые существовали как бы сами по себе. Благодаря им он когда-то «от фонаря» объединил своего патрона и Колченогого.

— Не старайтесь сейчас разобраться в этом, — посоветовал Майкл. — Я говорю для того, чтобы вы не делали скоропалительных выводов относительно заданного вами вопроса — «кто вы?». Знакомый вам человек по прозвищу «Птицелов» около десяти лет исправно служил будущему России, но так и не сумел до конца разобраться, кто мы. Потому что прежде всякий человек должен ответить себе на вопрос — кто я? Он был не уверен в себе и принял яд.

— Птицелов служил вам? — Полковнику показалось, что он ослышался.

— Не нам — будущему, — спокойно произнес Майкл. — И не ищите его тела. Кто служит будущему, того не должны есть земные черви.

Арчеладзе смешался. Этот человек опрокидывал его, как пустую лодку, вытащенную на берег. Только сейчас полковник начал осознавать, насколько он не готов к этой встрече, насколько не годится для нее привычная логика. Внутренне он все-таки готовился к поединку, к игре, однако Майкл сразу же исключил ее, ибо по правилам всякой игры он обязан был уже несколько раз положить его на лопатки, может быть, плюнуть в лицо. Он не сделал этого, но не из милости, а из высокого чувства благородства, которое было понятно честолюбивому полковнику. Этот человек не делал его противником; он искал контакта. Он даже не прощупывал его, не пытался выведать что-то окольным путем, однако при этом ненавязчиво показывал, что хорошо понимает, с кем говорит.

— Господа, напитки, — услышал полковник и, непроизвольно оглянувшись, встретился взглядом с вишневыми глазами.

Она опять явилась вовремя, использовав паузу, которая меняла направление беседы. Она словно освящала своим явлением каждый поворот разговора.

— Мистер Арчеладзе, вам сок папайи, ананасовый или вишневый напиток? — спросила по-английски.

— Вишневый напиток, — ответил он по-русски, глядя в сторону.

— Не предлагаю вам лед. В доме холодно, не дали отопление...

— Да, у нас тоже нет отопления, — зачем-то сказал полковник.

— Я затоплю камин в зале, — предложила она, глянув на Майкла. — Вы могли бы спуститься вниз, у огня будет уютнее.

— Пожалуй, ты права, дорогая, — отозвался тот. До этого мгновения полковник воспринимал ее как служанку, помощницу, секретаря, но обращение «дорогая» указывало на брачные отношения. Это неожиданным образом поразило его. Не приходило в голову, что у этого человека может быть еще какая-то личная жизнь.