Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

Капитолина, угадав вкус полковника, принесла две бутылки темного сухого вина молдавского производства. Они уединились в комнате отдыха, оставив приемную неприкрытой, без боевого охранения.

— Мне неловко будет сидеть у тебя под дверью, — сообщила Капитолина. — Комиссар знает о наших отношениях...

— Это же не секрет! — засмеялся полковник, разливая вино. — Мы ничего не станем скрывать. Принципиально.

Она сидела несколько отрешенная, возможно, внутренне еще протестовала, и никак не могла доказать ему, что должность секретаря ее не устраивает по этическим и нравственным причинам. А он пил вино и наслаждался вкусом молдавского солнца и омытых виноградным соком девичьих ног. Однажды в Чернобыле, где он пристрастился к этим темно-красным винам, ему рассказали, что у молдаван есть ритуал: чтобы вино веселило и восхищало мужчину, чтобы никогда не кисло и не превращалось по цвету в чернила, первый виноград в чане давит непорочная девушка. Она приходит в сад в длинном сарафане, под которым больше ничего нет; ей омывают ноги соком, затем мужчины сцепляют руки в виде лестницы, и девушка поднимается по ним, спускается в чан и, поддерживая край подола, давит ступнями гроздья. А мужчины поют песни...

— Он поймал меня сегодня в коридоре у столовой, — сказала Капитолина. — Ждал... И предупредил, чтобы я не делала глупостей и работала на него. Сказал: у меня нет другого выхода. Иначе он все устроит так, что ты меня возненавидишь... У меня действительно нет выхода. Я боюсь его.

— Выход есть, — Арчеладзе налил два полных бокала. — Капитолина, прошу тебя... выходи за меня замуж.

Она не ожидала предложения, поставила поднятый для дежурного тоста бокал.

— А ты не спешишь, Эдуард? Дай мне привыкнуть к тебе. Мне важно почувствовать веру... Нет, даже опору!.. И подумай, кого ты берешь.

— Молчи! — приказал он. — У тебя комплекс, навязчивые мысли... Я вижу, кого беру!

— Не сердись...

Полковник тоже поставил бокал и сцепил руки, до хруста сжал пальцы.

— Сегодня был тут один майор. Тридцать два года, а уже четверо детей. Мне скоро полста, и — никого...

— Ты хочешь ребенка? — изумилась она и рассмеялась. — Неужели ты хочешь?.. Это серьезно? Ой, как интересно, ребенка...

Она вдруг потянулась руками к полковнику и опрокинула локтем бокал. Вино хлынуло по столу, и это рассмешило ее еще больше. Капитолина отпрянула, уберегая подол юбки от потока, хлынувшего на пол, однако помешала ручка тяжелого кресла. Вино потекло по ее голым коленям...

— Ой, как щекотно! — возликовала она. — Тону! Где у тебя тряпка?

Полковник опрокинул второй бокал, и она уже не убирала ног, омывая их ладонями, стирая бегущие струйки.

Воробьев воспользовался пустой приемной, вошел без доклада и сразу сунулся в комнату отдыха.

— Прошу прощения, — будто бы растерялся он. — Я не кстати, товарищ генерал...

— Заходи! — недовольно бросил полковник. — Пришел сообщить, что поймал кота?

— Мы тут вино разлили, — смутилась Капитолина. — Совершенно случайно...

— Где пьют, там и льют, — нашелся Воробьев, пропустив мимо ушей издевку Арчеладзе. — Все в порядке, товарищ генерал. Жабин все отрицает, но жена сделала стойку.

— Не везет тебе, Воробьев, — откровенно пожалел полковник. — Опять зря сработал...

— Что, что, товарищ... генерал?

— Впрочем, может, и не зря, — поправился Арчеладзе. — Послушаем, что скажет жена Жабина и что он скажет ей... Садись, выпей с нами вина.

Полковник достал три чистых бокала, неторопливо расставил их и разлил вино. Капитолина отыскала в туалетной комнате губку и заканчивала убирать пол возле стола, отжимая вино в пепельницу. Воробьев сел в полном замешательстве.

— Время покажет, Владимир Васильевич, — успокоил его полковник. — Не обращай внимания... Ты вот что скажи: пойдешь ко мне на свадьбу? Свидетелем, дружкой... Как там еще называют?

— Ити-схвати, — тихо, чтобы не услышала Капитолина, проговорил Воробьев. — Вот это новость... Но извиняйте, товарищ генерал, не пойду.

— А почему, Володя?

— Не хочу опасного сближения с начальством, — заявил он. — Это напоминает мне ядерную реакцию.

Полковнику показалось, что он старается скрыть истинную причину — либо полную неприязнь к Капитолине, либо безответную любовь к ней. Возможно, то и другое вместе...

— Спасибо за откровенность, — однако же сказал Арчеладзе, ничуть не обидевшись на отказ. — Но в качестве гостя-то придешь?

— В таком качестве приду, — пообещал он. — В свободное от службы время.

— В таком случае я позову Нигрея, — решил полковник. — Он согласится сближаться с начальством?

— Он согласится, — заверил Воробьев. — В доску расшибется, потому что рыльце в пушку.

— У нас у всех оно в пушку, — философски проговорил Арчеладзе. — Садись, Капитолина! У Воробьева созрел тост! Он предлагает выпить. За что ты сказал?

— За любовь! — нарочито весело провозгласил он. — За нее, уважаемые невеста и жених!

Он одним махом выпил вино, пристукнул бокалом о стол, словно каблуками, и встал.

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Иди... Стой, Нигрей так и не звонил?

— Нет, не звонил.

— Позвонит — сразу ко мне, — распорядился полковник. — В любой час.

После Воробьева они сидели молча, и вина уже почему-то больше не хотелось. Шел седьмой час вечера...

— Поедем домой? — предложил полковник. — Тут нечего уже ждать.

— Ты не пожалеешь потом? — Капитолина подняла глаза. — Ты не станешь попрекать меня... прошлым?

— Прошлого нет, Капа, — вымолвил он, плеская вино в бокале. — Оно прошло... А есть только будущее. И меня больше ничто не греет в этой жизни.

Подъезжая к дому, он увидел знакомый зеленый «Москвич» с затемненными стеклами: будущее поджидало его, можно сказать, у самого порога. По крайней мере, так казалось...

Слиток лежал в открытой коробке из-под импортной обуви. Тяжелый, массивный, он продавливал дно коробки и глубоко утопал в мягком сиденье. Стенки его были почти гладкими, зеркальными, слегка конусными книзу, а верх напоминал корку неудавшегося хлеба — проваленная, плоская, в бугристых натеках. В металле не было дрожжей, чтобы поднять его, сделать пышным, румяным и привлекательным.

И все-таки было очарование в металле, подобное тому, которым обладала сидящая рядом женщина — Дара. Оно исходило от света, роняемого поверхностью, желтого, как восходящее солнце. Массивный, непрозрачный металл как бы лучился изнутри, подсвечивая стенки коробки, и если приблизить к нему руку, то и кожа начинала золотиться в этом излучении. Наверное, поэтому чудилось, что слиток должен быть теплым, однако холод металла ощущался на расстоянии.

Мамонт молча наблюдал за полковником, пока тот рассматривал слиток. И не заметил никаких чувств, обычно вызываемых у человека золотом. Арчеладзе казался задумчивым и печальным — где-то на грани глубокого разочарования. Он не спрашивал, откуда это золото, каким образом попало в руки и в каком количестве. Наверное, он догадывался о многом, но подробности и детали его уже не интересовали. Полковник выглядел охотником, потерявшим азарт, уставшим от своего ремесла, и добытая кем-то дичь не вызывала в нем восторга или зависти.