Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

— Почему же тогда не узнала меня? — спросил он. — Помнишь, пасла коз на берегу?

— Ты напугал! — просто призналась Лаксана. — Появился неожиданно и спугнул мою память. И я сразу же забыла тебя. Прошлая жизнь такая осторожная, боязливая, что подходить к ней нужно, как к дикой птице. Одно неловкое движение и — взлетит. А ты ворвался… Мне стало так плохо, я потом плакала. Когда вспомнила снова, когда поняла, что это ты приходил. Я искала, но не нашла тебя…

Разум кричал, бился в черепной коробке: она же сумасшедшая, ненормальная, разве ты не видишь, что стало с ее мужем? Не понимаешь, чем все это кончится? Ты же сам сходишь с ума! Остановись! Уйди отсюда!.. Но душа тянула в другую сторону, привораживала и влекла к ее словам, голосу, заставляла любоваться ею и сковывала мышцы.

— А я решил, мне тогда, в апреле, привиделось или приснилось… Но на берегу узнал тебя! Узнал и обрадовался!

— Я испугалась!.. — Дай руку! — вдруг попросила Лаксана. — У меня затекли ноги…

Зимогор взял ее под мышки и поставил рядом с собой, однако ноги подламывались, не держали, и он машинально прижал ее к себе.

— Лаксана…

— Никогда не зови меня так…

— Почему?

— Это невозможно — все время возвращаться в прошлую жизнь, — тихо проговорила она, дыша ему в подбородок. — Нужно жить этой жизнью, и никуда от этого не деться. Я вот попробовала уйти в прошлое, но оказалось, бродила по современным лесам в Манорае. Это когда-то звали Лаксаной, в той жизни, а сейчас зовут… Нет, не скажу! Не надо!

— Лаксана, — повторил он. — Не могу называть иначе…

— Праздник Радости Мира закончился, — прошептала она. — Ты не пришел…

— Но после того, как ты убежала… Я не знал, не верил, было ли что-то… Ходил, как больной…

— Пора возвращаться в реальность!

Олег случайно зацепил рукой тесьму, стягивающую горловину платья, она распустилась, холст медленно сполз и обнажил плечи.

— Так было в той жизни, — слабо воспротивилась Лаксана. — Ты хочешь, чтобы все повторилось?

— Хочу, — не узнавая ни голоса, ни воли своей, проронил он и умышленно потянул тесьму на поясе, а затем на рукавах.

Платье превратилось просто в полотнище беленого холста…

Циклоп верещал, словно шакал, захваченный у чужой добычи; он ерзал по земле, сучил ногами и руками, пытаясь освободиться от филина, однако мощные когти, вонзенные в грудь и плечи, держали его намертво, а распущенные крылья не давали простора для движения. Усмиренный таким образом, Циклоп еще некоторое время продолжал вертеть головой, уворачиваясь от клюва, но удар ловчей птицы был точен и неотвратим. Открывшийся глаз лопнул с громким щелчком, и из пустой черной глазницы, как из минометного ствола, вылетело стремительное дымное кольцо.

Филин тотчас же выпустил огрузшую жертву, сорвал с нее вещмешок и, удерживая его в лапах, взмыл над землей. Он описал плавный круг, на короткий миг завис над головами, и Мамонт ничего не увидел, кроме отразившегося в птичьих глазах восходящего солнца, но Дара вскинула руку.

— Идем! За ним! Это знак!

Мамонт пошел, хотя понимал, что не догнать скользящей по воздуху птицы, и через несколько шагов споткнулся о Циклопа. Пуля попала ему в шею, кости не повредила, но разорвала всю правую сторону до горла, в том числе и сонную артерию, откуда хлестала кровь. И при этом он оставался живым!

— Демон, — прошептала Дара со страхом. — Это демон!

— Добей, — жалобно попросил Циклоп. — Прошу тебя…

Мамонт вскинул автомат, однако Дара отвела ствол.

— Нет! Пусть умрет сам, — она помчалась за птицей. — Не отпускай его душу на волю!

Огненная тень филина с ношей в когтях удалялась быстро и медленно растворялась в багровеющей дали; хорошо заметным пока еще оставался его след — пригнутые ветром высокие травы.

— Скорее! Скорее! — издалека звала Дара, и голос ее тоже пропадал за расстоянием.

Мамонт бежал, пока слышал ее и пока видел распрямляющиеся травы. Однако рассветный ветер скоро смел, развеял все следы; взволнованный им луг растекался ветреными дорожками во все стороны и, повинуясь внутреннему позыву двигаться по следу, он несколько километров мчался в том направлении, куда улетела птица. Ему все еще чудился зов Дары, пока он не осознал, что это всего лишь переливчатый шелест травы.

Потеряв окончательно все ориентиры, Мамонт забрался на курган и далеко на горизонте, над лесистым островом заметил кружение птицы. Всхолмленный необъятный луг с редкими колками высокого и древнего соснового леса был пустынным и тревожным от красноватого солнечного света. И еще он ощутил странный ветер, дующий отовсюду: легкие вихри то и дело возникали почти под ногами, крутились, плясали около, и если набирали силу, то вздымались к вершинам деревьев, и далекие багровые сосны на островах тяжело шевелили гигантскими ветвями, когда у их подножий был полный штиль. И свет вращался вместе с вихрем, создавая иллюзию работающих ветряных мельниц.

Это чарующее кружение потянуло непроизвольно, с такой же силой, как призрак парящей птицы на горизонте, ибо издалека невозможно было понять, отчего возникают лучистые гигантские колеса над холмами и сосновыми колками. До ближайшего, над которым летал призрачный филин, было всего-то с километр, и Мамонт, точно определив направление, чтобы не сбиться в высокой траве, спустился вниз. И пока он бежал, продираясь сквозь заросли, несколько раз видел парящую птицу в небе, но когда оказался у подножия, в небе стало пусто, а лесной остров оказался не таким уж и маленьким, и деревья не такими высокими, как чудилось издалека; напротив, короткими и приземистыми. Другое дело, росли они на высоких, с крутыми склонами, курганах, сплошь заставленных замшелыми каменными плитами. Мамонт стоял совсем рядом, запрокинув голову, и все равно не мог понять, отчего происходит это коловращение широких, туманных лучей. Они метались рядом, пригибая траву узкой ветреной полосой, неизвестно почему уносились в вечереющее небо, словно у этой мельницы была какая-то плавающая ось. И при этом солнце висело над гольцами совершенно неподвижно, и ни единого облачка на небе, которые могли бы вызвать подобный эффект.

— Это звездный ветер, — внезапно услышал он голос и обернулся…

За его спиной стояла Дева, одна из хранительниц Очага — огня Святогора.

— Я пришла за тобой, Варга! — сказала она, и лишь сейчас Мамонт обнаружил, что ведунья слепа: руку она подавала наугад, искала, щупала пространство.

Он протянул ей ладонь, однако поправил решительно:

— Не называй меня так! Это не мой рок.

— Почему же? Хранить соль Вечности — что может быть выше для Вещего Гоя? — Дева смутилась. — Внешне ничего не изменится, все останется, как было. Разве что перед твоим взором будет проходить череда изгоев, чьи души умирают вместе с телом. А ты всегда будешь прежний…