Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

На короткий миг перед глазами встала картина, которой не могло быть в его жизни никогда: средневековый парусник, теплое море, бесконечный скрип, плеск легких волн, слепящее солнце, а на дощатой палубе возле бухты просмоленного каната стоит клетка, накрытая куском черной ткани. Слышен шорох его крыльев, скрябанье когтей по железным прутьям, и полное ощущение, что там действительно птица — орел. Однако он сдергивает покрывало и оказывается, что на палубе лежит связанная женщина в черном одеянии.

Будто бы это захваченная в плен молодая и прекрасная греческая монахиня.

И очень похожая на Лаксану…

Зимогор в этот миг не дышал, окончательно парализованный, но видение угасло само по себе и перед глазами вновь оказался сырой по-весеннему альпийский луг…

— Я вспомнил тебя! — прошептал он. — Вспомнил!..

Но странно, топограф услышал его, хотя ушел далеко, остановился, махнул рейкой.

— Догоняй, Олег Палыч! Ради Бога! Опоздаем!

Он послушно и заторможенно встал и поплелся за ним.

К машине, оставленной на проселке, они подходили осторожно: топографу чудилось, будто мусорщик приготовил им ловушку, однако ни возле «уазика» на обочине, ни на дороге никого не оказалось, и колеса не проколоты. Зимогор сел за руль в прежнем оцепенении, механически запустил двигатель и поехал.

— Проскочим еще одно место, и будет порядок, — подбодрил спутник. — Может устроить засаду на перекрестке. Помнишь, где сворачивали? А выйдем на гравийку — там до Чуйского тракта рукой подать.

Перекресток проскочили благополучно. А по гравийке уже прогнали грейдер и Олег машинально прибавил скорости. До тракта теперь оставалось километров сорок, так что они вполне поспевали на самолет. Топограф постепенно успокаивался, хотя все еще исподтишка приглядывал за своим начальником и держал наготове две подушечки жвачки, на случай, если остановит ГАИ.

Они проскочили две деревни и не встретили на дороге ни одной машины. Правда, сама дорога стала хуже, грейдер свернул в последнюю деревню и там застрял, «Уазик» заколотило по колдобинам, оставшимся с прошлой осени, и эта тряска пошла на пользу: стало светлеть. Взбудораженные мысли как-то сами собой укладывались, причесывались и отстаивались, словно мутная, весенняя вода. Все случившееся в Манорайской котловине уже не казалось какой-то аномалией; незаметно Зимогор утвердился в простой и ясной мысли, что он наконец-то встретил женщину, которую давно и подспудно искал. И это ничего не значит, что все произошло так внезапно, непривычно, с необъяснимыми явлениями и загадками — а как еще случаются подобные встречи?!

Олег был женат дважды: первый раз на четвертом курсе, когда началось поветрие свадеб, второй — в двадцать семь. А общий стаж семейной жизни составил одиннадцать месяцев. Всякий раз, как только он начинал думать, что с этой женщиной ему придется прожить всю жизнь — а такие мысли приходили вскоре после свадьбы, — так сразу же начиналось отторжение, подступала тихая унылая тоска и яростная жажда одиночества. Жены его были нормальными, красивыми и, наверное, добропорядочными женщинами, однако после двух-трех месяцев совместной жизни в них не оставалось ничего, что бы грело, двигало, заставляло вновь и вновь испытывать порывы страсти или даже боли и отчаяния!

Лаксана была таинственна и необычна; за ней угадывалась какая-то летящая, никому не подвластная, птичья воля, которая так хорошо сочеталась со вторым ее именем — Дара. Земная, страстная и грешная, она странным образом одновременно была святой и чистой, как талая вода, накопившаяся в ее следах.

Ее было невозможно представить рядом с краснорожим мусорщиком, пусть даже космическим.

Должно быть, хмель только сейчас начал действовать — Зимогор ощутил себя пьяным и счастливым. Ему хотелось немедленно вернуться назад, и лишь сидящий рядом топограф и затерявшееся где-то в закоулках сознания чувство долга удерживали от безрассудного шага. Он крутил руль и убеждал себя, что скоро вернется, обязательно вернется и все повторится…

Спутник заметил его состояние, однако беспокоило его другое.

— А мы правильно едем? — завертел головой. — Кажется, тут мы не ехали…

— Кто штурман? — беззаботно спросил Олег и лишь сейчас заметил, что гравийка стала узкой, разбитой глубокими колеями и после таяния снега неезженой. А должно быть напротив, ближе к Чуйскому тракту хоть боком катись…

— Ландшафты совсем не те… Горы другие, речки, — бормотал спутник, лихорадочно растрепливая листы карт-двухверсток. — Я следил… Поворачивали везде правильно…

— А приехали неправильно!

Вчера он был в таком же глубоком разочаровании, когда не мог никак сделать привязку точки для скважины.

В геологии существовал неписанный закон жесткого профессионализма: будь у тебя хоть три диплома и двадцать лет стажа работы, но если ты не тянешь — это проверялось в один полевой сезон или даже в такой вот выезд на местность — судьба твоя будет решена раз и навсегда.

Зимогор неожиданно впервые ощутил себя Зимогором.

— Значит, так, — почти весело заявил он. — Если сейчас не покажешь верную дорогу — уволю за одиннадцать секунд по прибытии в Москву.

— Олег Палыч! — взмолился топограф. — Ну, истинно, бес водит! Быть такого не может!

— Может, брат, может, — засмеялся Олег и остановил машину. — Вчера тоже водил… Так куда едем, штурман? Командуй!

— Назад! — решился тот. — Ну я же не пьяный, верно? И не спал!

Олег развернулся и надавил газ. Мысли выстроились, как на параде планет.

— Знаешь, брат, я сегодняшнюю ночь провел… с прекрасной женщиной, — похвастался Зимогор. — Нет, с чудесной! Потрясающей!.. Таких и на свете не бывает.

Топограф посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Где это? — спросил бережно, чтобы не переборщить в любопытстве.

Зимогор чувствовал потребность поделиться своей радостью и не мог ничего с собой поделать.

— Не важно где… Важно, что она есть.

— И сколько штук бросил? — задал конкретный мужской вопрос топограф, желая найти общий язык. Олег резко затормозил, облокотился на руль.

— Видел, как я этому мужику сегодня врезал?

— Видел…

— Еще слово, и ты получишь.

Спутник окончательно смутился и, подавленный, не проронил и звука, для порядка вороша листы карт. Спустя полчаса дорога превратилась в проселок и завиляла между гор, пока не уткнулась в полноводную, шумную реку.

— Ты уволен, — сказал Зимогор и, выйдя из машины, с удовольствием растянулся на берегу.

— Невероятно, — пролепетал топограф. — Здесь же нет других дорог! Куда мы заехали?.. Погоди, вон люди идут! Сейчас спрошу!

Он побежал по крутому береговому откосу, поравнялся с идущими и вдруг осел и остался на земле серым комком, словно валун. Зимогор привстал на локтях, прикрылся ладонью от солнца…