Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

В протоколах было записано, что из блокадного Ленинграда его вывезли какие-то люди в военном, называющие себя гоями — Святослав был еще под очарованием воспоминаний и рассказал это на первом допросе. Прошлые следователи вообще не заметили такого обстоятельства, пропустили, а нового больше всего интересовало именно оно. Насадный был бы и рад рассказать о своих эвакуаторах, да память, словно явление, существующее в нем само по себе, отказывала напрочь. Такое уже случалось с ним около года назад, когда он на Кировском проспекте встретил двух человек — мужчину и женщину пожилого возраста. Они медленно шли навстречу, почтенные, солидные, уверенные в себе: она с зонтиком от солнца, он с черной сверкающей тростью. А лица их настолько знакомые, что Святослав остановился, лихорадочно вспоминая, кто же это? И хорошо ли будет пройти мимо, не узнать, не поздороваться, проявить неуважение; вдруг они узнают его?.. Проще было бы свернуть в переулок, коль память коротка, однако близко даже подворотни нет, все на виду!..

Он облегченно вздохнул, когда разминулись, но все еще продолжал вспоминать, где и при каких обстоятельствах видел эту представительную пару, отчего так ярко запомнились их лица?.. И лишь когда удалился на несколько кварталов, когда они затерялись среди прохожих, а может, и свернули куда-то, Святослав вспомнил.

И впервые обнаружил еще одно свойство своей памяти — спасительное, потому что прошел мимо тех самых людоедов, которые отняли у него валенки и бидон с водой…

При всем этом он знал, что на самом-то деле ничего не забыл, и все увиденное, пережитое находится в нем, хранится в каких-то особых, тайных запасниках до случая, когда это потребуется.

— Ты должен вспомнить, — твердил ему следователь, искренне веря, что у него действительно провалы в памяти. — Это бывает, ты многое пережил в своей жизни, и тяжелое забывается скорее, чем доброе и счастливое. Извини, что я заставляю тебя переживать все заново… Но все, что произошло с тобой в эвакуации, представляет большой научный и… государственный интерес.

Потом говорил еще о «холодной войне», о врагах СССР и «железном занавесе», а Святослав чувствовал, что этот занавес опустился в его сознании.

— Нам известно, люди в военном, о которых ты говоришь, вывели из Ленинграда не только тебя одного, — менял он тему разговора. — Есть еще такие же случаи, и мы нашли других детей, с которыми ты ехал в эвакуацию. Они рассказывают, что жили в семьях у каких-то людей… Ты тоже жил в чьей-то семье?

— Да, там была бабушка. — Проносилась искорка воспоминания. — Большая русская печь и старые, сухие баранки…

— Какие баранки?

— У бабушки в узелке. Она угощала…

— И все?

— Нет… Еще убили лося, и рыжий мужик принес мясо.

— А где помещалась школа, в которой ты учился? Что касалось школы, Святослав вообще ничего не мог вспомнить, подолгу сидел в отупении, однако следователь не терял терпения, заходил с другой стороны.

— Твоя мать утверждает, что в сорок третьем у тебя была сильнейшая дистрофия, не росли зубы. После такого заболевания обязательно бывают осложнения и последствия. Вот акт медицинской экспертизы: ты совершенно здоров и развит не по возрасту. Ну а твои великолепные зубы я вижу и без врачей. Может быть, помнишь, как тебя лечили? Поили отварами, давали какое-то снадобье — капли, порошки?..

— Нет, ничего такого не давали… Только какую-то соль.

— Что это за соль?

— Не помню…

— Может, специальный рацион питания? Блюда? Овощи, фрукты, ягоды, плоды каких-то деревьев?

— Плоды, — вспомнил он, — плоды были… Неизвестные.

— Так-так, — ухватился следователь. — Можешь описать их? Вкус, размеры, на что похожи?

— Очень горькие и твердые, как недозревшие груши…

— Так это были груши?

— Нет, росли на огромных деревьях… Примерно как эвкалипты.

— Но ты же знаешь, они не растут за Уралом.

— Примерно!.. Забытый сад и эти огромные деревья…

— Почему забытый?

— Не знаю… Забытый и все. Еще они весной цветут белыми цветами, похожими на валы, только очень крупными…

— И тебе помогли эти плоды?

— Не знаю… Я их просто срывал и ел.

— А что тебе помогло? Когда ты почувствовал себя крепким, сильным, здоровым?

— Точно не помню. Кажется, всегда был сильным, здоровым…

— Понимаешь, Святослав, после войны у нас очень много раненых, больных, искалеченных людей, — стал объяснять он. — Очень остро стоит вопрос лечения, стране нужны сильные, здоровые люди, надо поднимать разрушенное хозяйство. А Запад объявил нам «холодную войну»…

— Хоровод… — помимо воли вырвалось у Насадного.

— Что — хоровод? — осторожно переспросил следователь и замер.

— Сначала вокруг меня водили хоровод. И пели… Да-да, пели, и такие сильные голоса!

— Ну а дальше, что дальше?

— Ничего, мне стало хорошо. Надо мной висел шар…

— Какой шар? Воздушный?

— Нет, красный, огненный…

— Может, шаровая молния? Была гроза?

— Грозы не было, светило солнце, яркая трава…

— Значит, на горизонте были грозовые тучи. Как они выглядели? Низкие, черные? Над степью? Над горами? Над лесом?

— Было совершенно чистое небо…

— Ты же знаешь, шаровая молния не появляется, если где-то близко нет грозовых туч. Это же электрическая энергия…

— Хоровод, — снова повторил он. — Энергия сомкнутых рук… Шаровая молния возникла из хоровода.

— Каким же образом? Люди произносили слова? Читали заклинания? Шаманили? Волхвовали?

— Ничего такого… Пели, ходили по кругу…

— А может, крутили колесо?

— Колесо было на высоком столбе… На нем — гнездо аиста. И все время стояла птица.

— Там, где ты был, жили аисты?

— Жили… Я первый раз видел аистов.

— Давай теперь рассуждать, — и этот начинал терять терпение. — Январь сорок третьего, весь юг — Украина, Молдавия, Белоруссия, Крым, часть Кавказа и Дон еще оккупированы фашистами. Все места, где живут аисты, освобождены в сорок четвертом и позже. Так где же ты был, Святослав? За линией фронта?

— Мы переходили… Да, переходили линию фронта!

— Значит, были у немцев?

— Кажется, нет… Я не помню. Но немецкую речь слышал, — признался Насадный.

— Где слышал? При каких обстоятельствах?

— В хороводе…

Он всплеснул руками, вздохнул обреченно:

— Опять этот хоровод… Неужели там и немцы были?

— Наверное, были… Точно были. Когда я водил хоровод, меня за руку держал человек… Очень плохо говорил по-русски…

— Ладно, каким же образом вы перешли фронт? Почему вас не задержали ни наши, ни гитлеровцы?

— Этого я не знаю. Пропустили. Те и другие, я хорошо помню.

— А военные, что нашли тебя… Они говорили по-немецки?

Насадный уже привык к этим неожиданным вопросам, и память при одном упоминании о них захлопывалась, как раковина. Все попытки отворить ее вызывали лишь странное ощущение пустоты и забытого сна, когда полностью пропадают сюжет, действие, события и остаются только чувства и их многочисленные оттенки.