Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

И еще бы выиграть у него пари!

Спустя двадцать минут, как ушел Мамонт, вдруг загорелась обсиженная мухами лампочка под потолком и включился телевизор.

— Ну, это ты можешь, — вслух оценил Зимогор. — Это дело не хитрое.

Он взял пульт — работали всего две программы, однако и этого хватало, чтобы представить себе картину подготовки к предстоящим стартам. И нигде ни слова о каких-то неполадках, отсрочках; напротив, везде подчеркивалось, что запуски кораблей с Байконура с американскими модулями будущей станции в ближайшем времени станут чуть ли не конвейером в космос. Правительство, как уличный зазывала, крикливо приглашало всех желающих принять участие в программе и принести свои денежки.

И первый рейс в космос по расписанию — на послезавтра, в семь утра…

Болеть Зимогору стало интересно и приятно — появилась цель, и чем ближе она была, тем чаще выбрасывался в кровь адреналин, как у футбольного болельщика. В утренних теленовостях срок запуска подтвердился, днем все было в порядке, и даже показали короткий репортаж из ЦУПа. Упоминали о запуске и в вечерних передачах, показав еще один, уже новый и пространный сюжет, где готовый к пуску корабль проходил последние проверки систем. Зимогор попросил у хозяина радиоприемник и ночью послушал «вражеский голос» «Свободы» — и там говорили о космической программе, только как всегда хаяли русские ракеты, технологии (вспомнили об утечке мозгов) и сам космодром.

Если бы отложили запуск — уже визжали бы от удовольствия.

Ему все более становилось интересно, особенно после сообщения о прямой трансляции с Байконура. Будь известно раньше о предполагаемой задержке, ЦУП уже бы отрабатывал назад и подводил базу под срыв старта. Но оттуда слышались бодрые голоса, выражались надежды на оживление жизни космодрома; мало того, на экране поочередно появились российский и американский президенты, сказавшие по десятку слов относительно совместной космической программы.

После такого благословения нужно было в узел завязаться, но запустить ракету!

Без пятнадцати семь, в день старта, включился Байконур, и косноязычная, но самоуверенная телерепортерша принялась совать микрофон операторам за пультом управления, и те отвечали бойко, непринужденно; и сам корабль стоял в облаках тумана на подпорках, готовый стартовать.

Однако едва объявили минутную готовность и начался отсчет времени, как в ЦУПе возникло странное смятение: толпа журналистов и приглашенных зевак полезла к пульту, операторы повскакивали, заговорили что-то в микрофоны, игнорируя при этом назойливую репортершу, затем в телевизоре пропал звук, суета усилилась и, после того как истекла предстартовая минута, телевещание с космодрома выключилось и пошла реклама шампуня от перхоти «Хед-энд-шолдерс».

Зимогор молча высидел еще одну минуту и переключил канал — там гнали клип «Как упоительны в России вечера».

Из радиоприемника доносилась классическая музыка, которую принято включать, когда в государстве случаются очередные похороны…

Публичное известие о несостоявшемся запуске космического корабля по международной программе прозвучало лишь в полдень. Сообщали сквозь зубы, мимоходом и коротко, без объяснения причин: не состоялся запуск и все тут! Но после широкой визгливой рекламы совместного космического проекта это звучало даже трагично и особенно било по самолюбию Зимогора.

Говорят, поверить в Бога можно в один миг, узрев его волю в обыденной жизни, когда она, насквозь земная и суконная, вдруг обретает небесный смысл и звучание, когда вопреки привычным законам творится нечто не подвластное ни уму, ни сердцу. В первые минуты Олег ничего особенного не испытал, если не считать удивления, и только спустя полчаса до сознания дошло, что он не просто проиграл спор и теперь выглядит самоуверенным московским идиотом, но разложен на лопатки, брошен на землю, как тряпка, о которую вытерли ноги.

Он никогда не испытывал подобных чувств. Приехать в Москву с расшибленной головой, синяками (а топограф наверняка уже разрисовал их приключения) и еще уговаривать Аквилонова не соваться на Алтай, приводя какие-то сумасшедшие аргументы, — да такое можно представить лишь с больной головой.

Самое рациональное было бежать отсюда, чего, собственно, и добивался Мамонт — дирижер оркестра братвы.

Зимогор еще раз попытался успокоиться и трезво оценить обстановку. И как бы ни крутил, как бы ни выворачивал сотрясенные свои мозги, получалось, что Мамонт действительно каким-то странным образом предчувствовал неудачный запуск в Байконуре, причем за несколько дней до него. Или устроил там диверсию, что вообще не реально.

Его аналитический склад ума и привычки, полученные в академическом институте, подсказывали: не верь ни глазам ни ушам своим, — по единичному факту невозможно судить обо всем явлении в целом, следует разобраться в обстоятельствах, понять, в чем заключается фокус — а он есть! Причем, возможно, вся хитрость в очень простой вещи: например, у Мамонта на космодроме или в Центре управления полетами работает близкий знакомый или родственник, который между прочим сообщил ему по телефону, что запуск не состоится по техническим причинам и рекламная суета вокруг него — блеф перед американцами, чтобы у них не пропал интерес к совместному проекту.

Простой, незамысловатый и очень русский обман иностранцев, хорошая мина при плохой игре — вытянуть из них деньги любыми путями, впутать в совместное дело, а там хоть трава не расти. Срыв старта? Бывает! У вас тоже «Челенджер» взорвался во время запуска! Весь мир смотрел, как валятся на землю обломки. А мы наоборот, очень осторожные, взяли и отменили взлет, чтобы не было трагедии. Проверим системы, убедимся, что все в порядке, и тогда запустим ваш груз…

Однако всякий поиск причин, способов разрешения задачи не выдерживал поединка с глубоким внутренним убеждением: произошло столкновение с аномалией, экстраординарным явлением, где не работает ни простая, ни академическая логика. Точно такая же по сути, как странная, таинственная Лаксана, спустившись с его рук на ночном альпийском лугу, с потрясающей точностью вонзила нож в точку, где следовало бурить скважину…

Но как об этом сказать Ивану Крутому?!

Аквилонов в последнее время относился к Зимогору по-отечески, и это означало, что он определен в наследники. Семидесятилетний начальник экспедиции готовил себе замену, хотя был бодр, никакими болезнями не страдал и поражал всех здоровым цветом лица — физиономия вечно красная, будто стакан принял или только что из бани. Силы в нем чувствовалось еще лет на тридцать, но вышел какой-то новый закон, по которому его насильно отправляли отдыхать, да и сам Аквилонов жаловался, что нервы начали шалить, что нет прежней выдержки, поскольку нынешний российский рынок не выдержал бы даже настоящий государь Иван IV.