Томаш Низиньский - Танец марионеток [litres]

Вээн закончила свою речь и остановилась передо мной. Я не произнес ни слова, но был впечатлен ее анализом и ходом мыслей.

– Поэтому я не могу доверить это дело Вильгельму, – призналась она. – Если бы это была шайка разбойников, которых можно выловить и развесить на суках вдоль дороги, он бы с этим справился. Но здесь мы имеем дело с масштабной операцией, на вершине которой, скорее всего, стоит либо кто-то из моих конкурентов, либо какой-то недобросовестный торговец из-за рубежа. В любом случае, чтобы разобраться в корне проблемы и устранить ее, нужно будет допросить многих людей, используя… прямые методы убеждения. И, вероятно, некоторые из них в конце концов окажутся невиновными. Во всяком случае, я не думаю, что Вильгельм может себе это позволить. Но ты не отступишь ни перед чем, чтобы достичь цели. Правда?

– Правда, – подтвердил я.

Я глубоко задумался над следующим шагом. Я уже знал, к чему она клонит, но не мог сразу выдать свой ответ – это выглядело бы подозрительно. Мне пришлось немного замутить воду.

– У вас в последнее время какие-то… проблемы с репутацией, – заметил я.

– Что ты имеешь в виду?

– О роде ван Доррен много говорят в трактирах, на базарах и в храмах. Там, где бывает простой народ и где не бывает представителей вашего клана. Говорят много, но ничего хорошего. «Предатели» – это самое мягкое слово, которым вас называют.

– Ты думаешь, кто-то из этих крикунов мог…

– Я ничего не думаю. Я изучу все возможности и докопаюсь до сути. Я просто говорю, что круг подозреваемых очень широк.

Я изобразил на лице внутренние колебания и смущение.

– Теперь, когда я думаю об этом… вся эта шумиха могла бы послужить отличным прикрытием для другой стороны конфликта.

Я попал в уязвимое место. Вээн заметно вздрогнула, когда поняла, что я имею в виду.

– С чего бы эрейцам…

– Ты их союзник или, как утверждают некоторые, коллаборационистка. – Она поморщилась от этого слова, но я невозмутимо продолжил: – Однако это не значит, что они тебе доверяют или желают добра. Напротив, они следят, чтобы ты не стала слишком сильной и не вышла из-под их контроля. Ты как будто плывешь посередине реки, и на обоих берегах тебя поджидают с вилами.

Вээн надолго замолчала.

– Я знаю, что говорят обо мне люди, – заговорила она наконец. – Они считают меня предательницей. Говорят, я продала свой народ. Будто я сотрудничаю с эрейцами, потому что предпочитаю увеличивать состояние своего клана, а не бороться за независимость.

Правда в том, что я не лоялистка и не националистка. Я отвергаю этот выбор. Единственное, за что я хочу бороться, – это рост и процветание. Все эти местные патриоты настолько ослеплены своими идеалами, что не видят, в каких кошмарных условиях живет большинство населения. Своими гордыми лозунгами они пытаются прикрыть тот факт, что Каэлларх – это бедная, жалкая дыра, в которой от голода и болезней гибнет больше людей, чем от эрейской оккупации. Мы слабые и отсталые, но это не самое худшее. Видишь ли, мы в этом состоянии по собственной воле. Прогресс у нас под рукой, более того – он навязывается нам силой! А мы отбиваемся от него руками и ногами! Эрейцы стоят на более высоком уровне во всех отношениях и пытаются привить нам свои методы и стандарты. Но мы упорно держимся за традицию, потому что она наша, а не чужая. Мы используем эту идиотскую древнюю систему мер и весов, несмотря на то что она мешает нам торговать, потому что весь мир, а не только Эрея, использует метрическую систему. Мы настаиваем на измерении времени с помощью свечей, а не часов, несмотря на очевидные преимущества последнего способа.

– Когда мы прибыли в Каэлларх и мне впервые объяснили местную меру времени, – вставил я, – мой первый вопрос был такой: если основной единицей времени является одна свеча, то из скольких свечей состоит один день?

Вээн горько рассмеялась.

– Никто не знал ответа? – догадалась она.

Я подтвердил.

– За все эти столетия никому и в голову не приходило объединять единицы времени. Нам потребовалась неделя, чтобы понять, насколько это большая проблема. Сразу по прибытии нам предстояло провести за городом совместные учения с Городской стражей – «Маневры дружбы», как их назвал какой-то болван из свиты губернатора. Кончилось все, конечно, неудачей, по многим причинам, главной из которых был тот факт, что наши формирования сразу же воспылали друг к другу искренней ненавистью. Мы знали это еще до начала учений. В процессе планирования наш капитан спросила одного из офицеров, сколько времени им нужно, чтобы развернуть свое подразделение на окраине города. Офицер ответил: «Семь свечей». Когда же Ника, еще не разобравшись в местных единицах измерения, спросила, это половина или четверть дня, стражник только посмотрел на нее тупым взглядом. Для него это была полная абстракция.

Вээн энергично кивнула, и глаза ее просветлели.

– Точно! – воскликнула она, чуть ли не радуясь тому, что я разделяю ее точку зрения. – У меня был совершенно противоположный опыт во время моей поездки к королевскому двору. На экскурсии по столице Эреи мне показали огромные часы в центре города. Мой сопровождающий объяснил, что самый длительный день в середине лета идет четырнадцать часов, а самый короткий зимой – восемь с половиной часов. Затем он спросил меня, так ли в Каэллархе. Я понятия не имела. Никто никогда не измерял это. Все, конечно, знают, что летом дни длиннее, а зимой короче. Так зачем напрягаться и проверять, сколько свечей составляет эта разница?

– Восемь часов зимой, тринадцать с половиной часов летом, – пробормотал я. – Столько длится день в Каэллархе.

– Теперь-то я знаю. Наверное, из того же источника, что и ты. Эрейцы все измерили, и я проверила записи Королевской Академии наук, когда была в столице. Вот почему королевские войска завоевали Каэлларх. Потому что они знают эту страну лучше, чем ее жители. Это не просто вопрос численного превосходства, материальных ресурсов и лучших технологий. У них есть какое-то вечно неудовлетворенное любопытство, которое заставляет их постоянно спрашивать, подвергать сомнению и систематизировать полученную информацию. Мы, напротив, не исследуем свою родину, мы только поклоняемся ей. Веками засеваем землю совершенно случайным образом и в случайных местах, а потом жалуемся на голод и неурожай. Между тем соседняя провинция, в которой такие же почва и климат, это настоящие закрома Королевства. Почему? Потому что они пользуются знаниями Королевского общества развития агрокультуры, которое может проанализировать пригодность земли для посева, определить лучшие места для выращивания и постоянно разрабатывает методологию озеленения, орошения и подбора видов растительности к свойствам местности. Между тем в Каэллархе ни один крестьянин не позволит королю диктовать ему, что, где и как сеять. Потому что это его земля, и он знает лучше. Знаешь ли ты, что шестьдесят лет назад севооборот стал общим стандартом растениеводства во всех регионах Королевства, кроме Каэлларха? У нас еще даже трехполье не ввели! Посев по-прежнему проводится по принципу: «До сих пор здесь хорошо росло, так что посею еще раз». Мы на две сельскохозяйственные революции отстаем от остального мира! – Вээн, явно расстроенная, сделала паузу, чтобы отдышаться.