Евгений Щепетнов - Диана. Найденыш

Нулан уселся за стол, поискал взглядом Хагу, который шел за ним следом, но тот вдруг куда-то пропал. То ли отстал по пути, то ли пристроился за другим столом и по причине малого роста его теперь не видно — это не имело значения. Нулан не хотел видеть своего уже давно надоевшего товарища и соратника по бригаде. За время работы на лесоповале, твои товарищи по рабочей бригаде так надоедают, что к концу сезона ты их рожи уже и видеть не можешь. И если у тебя нервы не очень в порядке — так недалеко и до смертоубийства. Что регулярно и случается в тесных группах затерянных в лесах лесорубов. Для Нулана это был уже третий сезон работы в бригаде, и он не был в этом деле совершеннейшим новичком.

Нулан поймал толстенькую подавальщицу за подол и сделал заказ — кувшин крепкого пива, рагу из оленины, и сладкий пирог. Он все-таки решил не напиваться до поросячьего визга — дал себе слово, значит, нужно держать. И только теперь обратил внимание на тех, с кем рядом уселся на длинную скамью. И первый, кто бросился в глаза — красивый, с мужественным лицом голубоглазый молодой мужчина, которого немало портил распухший, и немного смотрящий на сторону нос. Мужчина гнусавил так, что Нулан едва разбирал слова. Но первое, что он услышал и разобрал — бросило его в жар.

— Сучка! Вы вообще знаете, что это самая настоящая шлюха! Знаете, что она со мной вытворяла?! Эта самая ваша лекарка! Да я ее драл во все дырки, она визжала и только просила еще! Поглубже! Посильнее! И чтобы я ее хлестал по заду! Чтобы крутил ей сиськи! Да она самая настоящая грязная шлюха! И после этого я ей стал нехорош?! И за что?! За то, что пнул эту ее сучку, малолетнюю дочку, которую она непонятно откуда притащила?! Меня, которого знает и уважает весь Юг! Весь Север! А эта лекарка только и годна на то, чтобы сунуть в зад! И еще колдунья! Знаете, что она сделала?! Она заколдовала меня черным колдовством! Она напустила на меня порчу! Сказала, чтобы у меня больше не стоял! И он не стоит! Он не стоит!

Мужчина зарыдал как ребенок, лишенный игрушки, а потом схватил кружку и опрокинул ее содержимое себе в глотку. А потом добавил:

— Заявлю на нее в стражу, как только в город попаду! Черное колдовство! Сжечь ведьму! Сжечь!

— Мразь! — негромко, но веско и яростно сказал Нулан — Какая мразь!

— Да, да, паренек! — подхватил его слова незнакомец с распухшим носом — Она мразь! Самая настоящая мразь! Ползала голая передо мной, на коленях чмокала, а теперь я ей не хорош стал, этой мрази?! Тварь! Настоящая тварь!

— Ты — мразь! — холодно и ясно повторил Нулан — Ты поганая, грязная, мерзкая гнида!

И он с волнующей душу радостью врезал купцу туда, куда раньше хорошенько попал кулачок лекарки. Кулак лесоруба не чета кулачку лекарки, он раза в четыре больше, потому купец свалился со скамьи на пол, и нос его совсем уже завалился набок, заливая новый праздничный костюм и белый полушубок ярко-вишневой горячей кровью.

— Как ты посмел?! Такую женщину! Такую красавицу! Которая доверилась тебе! Как ты посмел ее поганить?! Распускать о ней грязные слухи! — кулак лесоруба молотил купца как топор в зимнее дерево, и окружающие, притихшие при виде этой расправы отчетливо слышали стук и хруст костей, ломающихся под напором тренированных тяжелым мужским трудом мускулов. Нулан не осознавал, что делает — ярость его была настолько велика, он так ненавидел этого человека, глумящегося над его, Нулана Великой Мечтой, что он не думал о последствиях и вообще ни о чем таком не думал. Вышибала, который подскочил к нему и замахнулся дубинкой — получил от Нулана такой удар, что отлетел к стене и затих, сползая по гладкой, обитой полированными досками поверхности.

Но он сделал свое дело — отвлек Нулана от его тяжелой монотонной работы и дал возможность купцу сделать то, что он тут же и сделал.

Надо отдать должное голубоглазому торгашу — он был не робкого десятка и не раз бывал в передрягах. Разбойники, которые нет-нет, да и пытались выпустить кишки «жирным» купцам, конкуренты, подстерегающие за углом, просто пьяные разборки в придорожным трактирах — все это он видел, и не раз. И вот теперь, раздолбанный всмятку кулачищами озверевшего лесоруба не только не потерял ясность мысли, а даже наоборот — протрезвел и стал соображать четко и чисто, как если бы от мыслительной способности зависела сама его жизнь. Впрочем — так оно и было. Если не придумает, как одолеть этого лесоруба — тут ему и придет конец.

Засапожный нож выскользнул из-за голенища — длинный, узкий, чуть изогнутый. Тускло блестевшее лезвие обладало бритвенной заточкой, а кончик клинка мог соревноваться в остроте с жалом шершня, который ударом в затылок сбивает человека с ног. Нож легко пробил толстый вязаный свитер, видневшийся в распахе тулупа (в трактире было жарко, даже душно), а потом с легким треском распорол и свитер, и могучие, твердые как доска мышцы брюшного пресса, остановившись только тогда, когда клинок уперся в тазовую кость.

Нулан даже не почувствовал боли — только ожог и холодок внутри живота. А еще — в штанах стало мокро и он вдруг удивленно подумал: «Я что, обмочился? Не надо было пить столько пива!». И только потом увидел сизые кольца кишок, выпавшие из страшного, обильно кровоточащего разреза. И теперь ему стало совсем не до купца.

Нулан выпрямился, придерживая выпадающие внутренности руками, не шатаясь, прямо дошел до скамьи и уселся, чувствуя, как его капля за каплей, струйка за струйкой покидает жизнь. Как-то рядом оказался Хага, что-то говоривший, всплескивавший руками, и тогда Нулан хрипло, превозмогая слабость сказал:

— Все мои деньги за вычетом расходов на похороны отправишь моей маме. Не отправишь, пропьешь — я тебя и с того света найду! И буду мучить и тебя, и всю твою родню до самого седьмого колена!

После чего его глаза закатились и он упал на скамью — неловко, голова парня вначале с громким стуком ударила по столешнице, зацепив и перевернув кувшин с принесенным ему холодным пивом, а потом уже свесилась со скамьи, да так, что было ясно — хозяину головы на этом свете уже совсем ничего не надо. Кроме достойного упокоения.

***

— Еще! Еще! — зрители хлопали по столешницам, кричали, свистели, а Уна с Дианой улыбались, обнявшись, и были так похожи, что один из зрителей не выдержал и радостно прокричал своему соседу:

— Сестры-то как хороши! Прям одно лицо! Вот это дают! Я никогда таких песен не слышал, да так красиво! Давай, Уна! Диана, давай еще!

— Это мать с дочерью! — хохотнул сосед и подмигнул — Хороша наша лекарка, да?

— А она еще и лекарка?! — вытаращил глаза тот.

— Ха-ха-ха! — громогласно захохотал кряжистый лесоруб справа, слышавший разговор — Еще, понимаешь ли! Да она недавно руку парню прирастила! А ты говоришь — еще! Она магистр, не меньше! А то и выше! Еще! Ха ха ха!