Кирико Кири - Мир, где меня ждут

Короче — страшно. Но при этом плевать. Это, скорее всего, единственный выход из этого мира и, если бы не получилось отсюда выбраться, рано или поздно я им бы воспользовался. Как видно, раньше.

Всё равно плевать.

Я оборачиваюсь назад, где двумя трясущимися руками держит мой револьвер Бог Скверны. Его дымка до сих пор на нём, хотя уже растворяется, всё чётче показывая его тонкие хрупкие контуры.

— Ты должен был умереть… ты должен был умереть! — крикнул он.

— Но не умер, — развёл я руками. — И система меня не видит.

— Она не может не видеть! — вскрикнул Скверна тонким голоском.

В ответ я лишь показал ему свой амулет, что однажды отдал мне один из хранителей.

— Ебал я в рот всю вашу систему, Скверна. Ебал в рот весь мир и тебя лично. Только я решаю свою судьбу.

— Но я видел, как ты умираешь! Видел, как ты стоишь в этом, моём мире и получаешь копьё в сердце!

— Тогда надо было свериться со своими воспоминаниями, прежде чем поворачиваться ко мне спиной, уёбок. Сердце с другой стороны, а от ран здесь не сдохнуть, сам знаешь.

— Ты ДОЛЖЕН был сдохнуть! Почему ты борешься!? Чего ты добиваешься?! Ведь всё кончено! Всё было почти кончено! Почему?! За что ты цепляешься?! Зачем ты это сделал!? — кажется у него началась истерика.

— А зачем борешься ты? — задал я встречный вопрос.

— Потому что я должна!

— Кому?

— Всем! Потому что это долг, о котором ты не слышал! Тебе же насрать! Ты спасаешь не мир, ты спасаешь свои убеждения и своих людей! Но есть целый мир, который можно спасти! Который нуждается в помощи!

— О, так ты переквалифицировался в мать Терезу? Спасителем себя мнишь?

— Я мог его спасти! Я мог! — а потом настройки громкости его съехали, и Скверна уже тише добавил. — Я мог спасти этот мир… у меня была возможность начать всё сначала…

Скверна медлил, всё так же целясь в меня, после чего… опустил револьвер. Просто опустил руки, которые безвольно легли на его колени. Я слышал его тяжёлое дыхание, в котором кажется проскакивал плач.

— Это бесполезно… — наконец вымолвил он. В его голосе было лишь смирение сдавшегося человека под напором напастей. — Они были правы, наше время сказки прошло, где всегда побеждает добро… Пришла пора героев, попаданцев, антигероев и всемирного зла, с которым надо бороться… и мы больше не нужны… пришла череда ненависти и безумия… — он посмотрел на револьвер, который был в его руке. — Сколько раз не пытайся, всё равно найдётся тот, кто всё разрушит… Возможно такова действительно судьба… Зло невозможно победить… потому что оно есть суть этого мира теперь…

Он бормотал словно для себя самого. После этого посмотрел на меня, но чувствовалась в его взгляде только печаль и боль. Ещё один труп под ногами антигероя, но я этому был не рад. Я устал и хотел покоя, который снится мне теперь только во сне.

— Моё время прошло, Патрик… ты прав… ты так хотел выжить, что был готов убивать других… Так позволь тогда мне предоставить тебе мой последний подарок… Живи вечно. Теперь это твой мир…

Он поднёс револьвер к виску и тихо мелодично выдохнул на одном дыхании слова, знакомые мне по учебнику истории:

— Достойна боя чести последнего на свой век…

Выстрел и кровавые мозги вылетают с другой стороны головы, фейерверком опадая на водную гладь, где пускают кровавые разводы. Но быстро тают, словно растворяясь в них. Тело кренится, падает и очень быстро превращается в пепел, который подхватывает какой-то невидимый ветер, растворяя его в воздухе.

На месте Скверны остаётся только револьвер.

И пустота.

Тишина.

Я один.

В мире, где можно умереть только наверняка.

Я медленно подхожу к револьверу и откидываю барабан, но там только гильзы. Последний шанс уйти остался в голове у Скверны, если он таковым являлся. Ни кинжала, ни патронов, что остались в сумке, ничего. Только револьвер с пустым барабаном и я.

А вокруг… я обернулся и не увидел ничего… Пустота… Вечная и неотвратимая пустота в сейфе, куда больше никто не попадёт…

Это же надо быть таким пидорасом…

Пройдёт день или неделя, а я не найду даже намёка на изменение пройдя столько…

Я буду идти, но не найду края этому ебаному миру… Пока не сдамся, буду идти упорно. Никакой призыв здесь не работает, словно ко мне не могут пробиться, как и не работают мои «особенности». Пройдёт около года и будет первая попытка самоубийства. Живучесть не даст мне сдохнуть. Даже раны от скверны уже начали зарастать здесь под естественным регеном.

Последняя попытка настолько неудачная, что это становится моим проклятием… Я сломал себе позвоночник…

пройдёт десять лет… я не могу даже двигаться… могу только беспрерывно лежать и кричать, пока не сорву себе горло в говно… а крик всё равно отдаётся звоном в ушах

со всей своей болью и ненавистью, живи вечно в этом мире. мои воспоминания становятся единственным, что есть… сломанная плёнка, которая крутит обрывки, что теперь и есть жизнь для меня…

недостойный боя чести последнего на свой век

моё сознание заполняет только крик… крик-крик-крик-крик-крик так пусто и одиноко… много лет… словно белый шум… шум… шу-у-у-у-у-у-у-ум…

бесконечность — это не предел… это проклятие

моё… проклятие…

Клирия похоронила Бабу Ягу в шестьдесят пятый день летнего периода. Старушка, наполненная таким количеством энергии, ушла с чувством выполненного долга и в последние три дня уже Клирия приносила ей стакан воды и кормила с ложечки, а не наоборот, как в первые дни пребывания её здесь.

Старая и вредная карга, как называла её Клирия, научила глупую недоразвитую идиотку, которая начиталась умных книжек без сиськи и письки, как называла её Баба Яга, всему, чему только сама научилась и узнала в жизни, пытаясь передать как можно больше знаний. Естественно, что всему научить невозможно бестолочь, что только недавно стала жить самостоятельно, как считала Баба Яга, жизнью.

А у Клирии в основном опыт ну ни как не укладывался в обычный житейский. Ни ребёнка правильно мыть, ни как кормить правильно, чтоб коликов не было, ни как приготовить вкусно и быстро.

Потому, если попала она к Бабе Яге диверсанткой, и человеком, привыкшим работать сверху, то уходила уже, как любила выражаться Баба Яга в дни свои последние, настоящей добротной бабой. Хотя по мнению Клирии, называть её бабой было немного оскорбительно.

— Оскорбительно полы не уметь мыть! — дала ей тогда пинка под зад Баба Яга. — Вон грязь, а ну-ка перемывай, дочь неблагодарная!

— Да, Баба Яга, — зашипела Клирия в ответ, потирая пятую точку.

И всё же Клирия уважала Бабу Ягу, как уважала Баба Яга её, однако обе смотрели друг на друга таким взглядом, что могли воспламенить бумагу, и вызывали только смех у маленького ребёнка. Две стервы под одной крышей, они удивительным образом, наверное, именно из-за этого, находили общий язык и уживались.