Дмитрий Янтарный - Вступление

И здесь я отключился. Внезапно стало все равно, что будет дальше. Я не знаю, какие силы игрались сейчас со мной, и почему они так контрастно отразили всё то, что раньше было привычным и смешивалось, оставляя в качестве отката лишь непонятную грусть. Ясно мне было одно — с такими психическими увечьями я больше не жилец. Как же обидно! Всё закончилось, толком не успев даже начаться. Я ощутил, что куда-то падаю… страшно поначалу, всё-таки высота… А потом понимаю, что там забвение и пустота, что там нет ничего… и что я просто перестану существовать, если упаду туда окончательно. Что ж, так даже лучше. Если мою душу будет и дальше терзать эта боль… боль от того, что я каждый миг времени буду чувствовать, от чего отказался, каждую секунду своей жизни осознавать, что больше никому не смогу открыться… каждую частичку своей маленькой вечности я буду один, никому не верящий, никому не нужный, никчёмный… Нет, это слишком больно, слишком невыносимо! лучше уж забытье…

И тут меня бережно подхватила чья-то большая лапа, удерживая от падения в пустоту. Я рискнул посмотреть — и с удивлением узнал в нём того самого лилового дракона с тёмно-жёлтым брюхом, которым столько раз любовался.

— Гиордом Таинственный, — поражённо прошептал я, смотря прямо в лукавую морду того, кто в последний момент спас меня.

— Он самый, Дитрих, он самый, — ласково отозвался дракон, осторожно сжимая меня в лапах и возносясь вверх, — ты что же, туда хотел? Там, знаешь ли, мало приятного.

Только сейчас, отойдя от шока, я увидел, как пропасть мрака, ранее обещавшая покой и забвение, сейчас сердито перебирала щупальцами, пытаясь достать до нас.

— Я… я не знаю, почему это случилось, — виновато вздохнул я.

— Да уж я догадываюсь, — печально хмыкнул Гиордом, — Мизраел как был изумрудным болваном, так им и остался. Захотелось им, видите ли, дракона из тебя сделать, и при этом скрыть от тебя всё то, что тебе жизненно необходимо знать.

— А что, это возможно? — прошептал я.

— Теперь — возможно, — кивнул Гиордом, — ты всё-таки хорошо сопротивлялся падению, я боялся, что не успею, ан нет, успел. Эх, маленький принц, ну кто заливает в себя вслед за Лазурью столько Золота? Нельзя нам, Янтарно-Сиреневым, такое делать, ну никак нельзя. Это для нас губительно.

Он возносился всё выше и выше. Тьма отступала, на смену ей пришла серость, и то тут, то там непонятные существа сновали туда-сюда, наверное, в поисках пищи, но от дракона, ярко полыхавшего фиолетовыми и жёлтыми цветами, испуганно шарахались в разные стороны.

— Ты думаешь, я жителей лазурного замка с Мизраелом во главе своими шуточками от хорошей жизни доводил? Как бы не так! Цвета моего характера утвердились во время ритуального полёта. И Золоту места среди них не нашлось почти совсем. Так, крохи… единицы две, может три… ну да тебе это ни о чём не говорит… не суть. Я вёл себя так, потому что начни я вести себя по-другому — пришло бы Золото. А, шепну я тебе по секрету, Янтарь его даже больше Сирени не жалует. И потому малейшее раскрытие, малейшее проявление эмоций — и сразу приходит боль. А вместе с болью всегда приходит Лазурь. Что из этого получается — сам прекрасно видишь.

Мы возносились всё выше и выше. Это сколько же я падал, пребывая без сознания? И сколько мчался ко мне Гиордом? И как он вообще узнал, что меня надо спасать?

— Ты думаешь, мне собственную жену жалко не было? — говорил он мне тем временем дальше, — да Кайтири, моя родная, ненаглядная Кайтири была для меня больше, чем жизнью! Но я был для неё тем же самым, вот в чем беда! — почти прокричал он, — раскройся я ей до конца — и тем самым убил бы себя, и её вслед за собой — тоже! Потому мне приходилось морочить её, ускользать от неё, делать всё, чтобы дистанция между нами в один момент не стала слишком маленькой, что погубило бы нас обоих.

— И потому заклинаю тебя, Дитрих — пока тебе не исполнилось двадцать пять, пока Мизраел не претворил свой план и не сделал тебя драконом — да, да, теперь, когда ты пережил такое, это для тебя только вопрос времени — поработай над своим характером. Поверь, загадочность выглядит привлекательно только со стороны — мир же того, кто носит эту самую загадочность, хрупок и ненадёжен. Нет ничего хуже, чем всю жизнь бегать от любимой, потому что иначе нельзя. Нет ничего хуже, нежели подобному бешеному псу бросаться на всякого, кто приблизится к тебе ближе, чем можно. А для тех… — он шумно выдохнул, собираясь с силами, — а для тех, кто не понял простого намека, ещё и преподать куда более жестокий урок, который в будущем в зародыше убьёт любое желание сближаться. Я прошёл через всё это. И только мне была ведома ненависть, которую я тогда к себе за это испытывал.

— А здесь… — я всё-таки нашёл в себе силы прервать его поток горечи, которую ему так никому и не удалось излить при жизни, — а сейчас ты нашёл Кайтири?

— Я её ищу, — уверенно сказал Гиордом, — я уже очень долго её ищу. Я знаю, что она на меня обижена, и ни за что не посмею поставить ей это в укор. Но я обязательно её увижу.

— А ты… пробовал использовать… «Ниточку»? — осторожно спросил я.

Немая пауза. После которой Гиордом с чувством дал себе затрещину, естественно, не удержав меня при этом оставшейся лапой. Однако, не успел я испугаться, как уже оказался на его спине.

— Вот знал ведь, что не зря лечу сюда, сломя голову, — довольно сказал он, выходя из бочки, — как обидно! Столько лет ищу — а такое простое решение мне и в голову не пришло. Хотя где взять вещь-то, по которой накладывать «Ниточку»?

— Ты же сам сказал, что был ей дороже всего на свете. Так примени её на себя.

Снова пауза.

— Эх, ладно уж, пожалею свою голову, не буду второй раз себя бить, а то ведь, и в самом деле, выроню тебя ненароком. А сейчас держись крепче!

В этот момент я заметил, что колодец, по которому мы поднимаемся вверх, стремительно сужается. И заканчивается он отверстием, которое, кажется, запечатано материей из чистого света.

— Сейчас будет чуть больно, — прошептал он, — потерпи. Так надо.

И как только он касается светового барьера, совершая прорыв, меня на мгновение как будто раздробило на части, чтобы потом собрать воедино. Это было не больно, но чуточку страшно.

И — о чудо — я узнаю эти земли. Это же мой родной Тискулатус.

— Нас ведь не видят, потому что мы умерли, верно? — спросил я, когда мы пролетели прямо над людной площадью.

— Нас не видят, потому что я умер, — поправил меня дракон, — тебе ещё умирать рановато, слишком много тебе нужно сделать.

Стрелой мы промчались через океан, почти повторив путь, который мне довелось проделать с Ариадной. Когда замок лазурных драконов показался вдали, Гиордом остановился.

— Дальше сам, юный принц. И это, — он ласково взял меня в свои лапы и осторожно тронул щеку языком, — если совсем тяжко будет — зови. Уж как-нибудь помогу советом.