Танит Ли - Игроки Зимы (Сборник)

Он легонько взял меня за руки.

— Джейн! Какая разница?

— Большая.

— Я — машина.

— А Кловис… наверное, он…

— Кловис не ставил меня в отделение для роботов.

— Ну, конечно. Боже мой, Боже мой! — повторяла я в отчаянии. Он обнял меня, и мы вместе склонились над бассейном, отчетливо отразившись в прокисшей воде.

Наконец, я сказала:

— Если ты не захочешь пойти со мной, я это пойму. Здесь гораздо более эстетично. Он спросил:

— Какие у тебя духи? Такой прекрасный запах.

— Я ничем не душилась.

— Значит, ты сама так пахнешь.

— Не может быть. Запах человеческого тела должен казаться тебе отвратительным, если ты умеешь обонять.

— Человеческое тело крайне соблазнительно. В конце концов, это лишь особая форма материи.

— С целой кучей всяких органов.

— Тоже вид механизма. Иногда менее эффективный, чем другие. Биологически более привлекательный.

— Угу, — сказала я, как ребенок. Он засмеялся. Я посмотрела на него и проговорила:

— Это ничего не значит, но у меня такое ощущение, будто я продала за тебя свою душу.

— Понимаю, — сказал он. — Хочешь выкупить ее обратно?

— Я хочу только тебя. Глаза его совсем потемнели.

— Тогда я постараюсь сделать так, чтобы ты об этом не жалела.

— Ну, и что здесь такого ужасного? — спросил он два часа спустя, когда я съежилась на пороге своей жалкой каморки на улице Терпимости.

— Надеюсь, я смогу ее согреть. Хотя бы к зиме, если буду экономной и накоплю денег. Еще можно попытаться замазать трещины и дыры.

— Можно.

— Но она так ужасно выглядит. И этот запах…

— Тут нет никакого запаха.

— Есть Запах человеческого горя.

— Так будь счастливой, и он исчезнет.

Я была крайне удручена своим положением, а он, недолго думая, незамысловатой шуткой заставил меня рассмеяться.

— Ну, — начала я, потрогав осыпавшуюся штукатурку, — не знаю, с чего начать. И как.

— Судя по всему, — сказал он, — я стал твоей инвестицией.

Мы снова отправились в город. Переулками, боковыми улочками он водил меня по совершенно не знакомым продуктовым и хозяйственным магазинчикам. Он, не нуждавшийся в еде, советовал мне, что купить, лишь изредка я догадывалась об этом сама. Под сводами надземки он обнаружил открытые сараи, где были свалены в кучу банки с клеем, деревянные планки и настенные зеркала. Он знал, где находится все, что нам необходимо.

День клонился к вечеру, и мы задержались в какой-то забегаловке. Я просила его притвориться человеком, но страхи мои скоро исчезли. Для меня он и был человеком. Но в забегаловке, жутко проголодавшись, я поглощала недорогую, но очень вкусную еду одна, и это меня обеспокоило.

— Денег мало, — сказал он. — Было бы безумием расходовать их на ненужную для меня пищу.

— По крайней мере, выпей кофина. К тому же сейчас холодно. Все вокруг в пальто. (Даже я. Свою меховую куртку я катала по всей тахте и даже для лучшей маскировки втирала в нее штукатурку). — Ой, надо ведь забрать твою одежду у Египтии.

Его это позабавило.

— Мы можем сходить за ней. Или я один.

— Нет!

— Боишься, что она опомнится и украдет меня?

— Да. Слушай, а ты можешь делать вид, будто тебе холодно.

— Могу вызвать пену у рта и забиться в припадке, если хочешь.

— Перестань, — замахала я на него рукой. Позади нас кто-то вошел в забегаловку, привлеченный запахами жарящегося перца, лука и мяса.

— Боже, я замерзаю, — сказал Сильвер, притопывая ногами.

Вновь прибывший взглянул на него и покивал сочувственно.

В сумерках, когда в небе зажглись пятнышки звезд, а на земле — уличные фонари (последних было куда меньше), Сильвер провел меня между громадами домов на небольшой базарчик, где тускло горели светильники на рыбьем жире. В их свете он стал бледно-золотым. Я шла за ним между рядами: его руки были заняты покупками — деревянными планками, клеем, растворителем, завернутым в бумажные пакеты, булками хлеба, пачками сухого молока, апельсинами, — но тяжести он как будто и не чувствовал. Несмотря на все это, выглядел он просто фантастично, буквально каким-то сказочным персонажем. Я не могла на него наглядеться, забыв, что сама купила его. Хотя на него смотрели многие, не я одна. По большей части он их не замечал, а если встречался с кем-то взглядом, то улыбался ему, и тот расцветал.

— Откуда ты знал про этот базарчик? — спросила я.

— Я знаю, где находится все. Каждое здание, любой закоулок во всем городе. Это есть в моей программе. Отчасти для удобства при рекламной кампании, отчасти для расширения сферы услуг. Кажется, вы находите меня весьма небесполезным, сударыня. Боже, как я замерз, — добавил он, когда кто-то проходил мимо.

Мы застряли в магазине одежды. Там было полно шмоток, поношенных и роскошных, но по вполне доступным ценам. Из прогоревших театров. От вторых владельцев, у которых тоже, как и у богачей, бывают тяжелые времена. Мать с негодованием отвергла бы саму мысль купить вещь, уже бывшую в употреблении. Думаю, она бы и после меня не захотела донашивать.

Хозяйка магазина мигом воспылала к нему страстью. Она вдвое снизила цены. Там был черно-красный бархатный плащ под шестнадцатый век, просто созданный для него. Она закутала им Сильвера, слегка приобнимая его, потому что он заметил, как холодно на улице.

— Вот это волосы, — сказала она ему. — Они не могут быть натуральными.

— Не совсем, — отозвался он.

— Очень вам идут, — продолжала она. — И кожный грим. Эй, — подключила она меня, — взгляни-ка. Уступлю за двадцать.

Это была куртка. Она искрилась. На ней были зеленые павлины и кусочки зеркала — я вспомнила куртку, в которую он был одет, когда я впервые увидела его…

— Двадцать она не может себя позволить, — сказал он женщине. — Не при деньгах.

— Что ж, — ответила она, — посмотрите что-нибудь еще?

Я вся напряглась, но он только усмехнулся, покачал головой и посмотрел на нее дьявольски неотразимыми глазами. Я решила, что он ее загипнотизировал, потому что она сказала:

— Десять. Забирайте за десять. Она пойдет к ее бледному лицу и большим глазам.

Мне хотелось купить эту куртку. Потому что она напомнила мне его. Потому что на ней павлины. Но в ней я буду выглядеть такой толстой.

— По-моему, удачная покупка, — сказал он мне. И я вдруг обнаружила, что плачу уже остатками денег Каза-Бьянки.

Когда мы уходили, я сказала:

— Не надо было этого делать.

— Надо. Это же не еда. Она тебе подойдет. А деньги, — добавил он, можно не только тратить, но и делать.

Меня охватили сомнение и тревога. Чувство безопасности вдруг исчезло, хотя он был рядом, шел сзади. Масляный уличный свет бил по глазам, как град.

— Что ты задумал?

— Когда идешь в этих местах, смотри под ноги, а то в канаву свалишься, того и гляди, — предостерег он, и я подумала, что он все прочитал на моем лице. — Песни. Я же пел на улице для Э.М… Я могу делать это для тебя.