Танит Ли - Игроки Зимы (Сборник)

А потом я проснулась поздно ночью. Я не знала, сколько времени. Пришлось одеться, спуститься к телефону в фойе и позвонить. Было три часа утра, и он не вернулся.

Чего я только не передумала за это время. Но мне и в голову не приходило, что он, — хотя он был абсолютно автономен — мог от меня совсем уйти. Я думала о нападениях грабителей, ведь несмотря на то, что он поразительно силен, он вряд ли справился бы с шайкой из десяти-одиннадцати головорезов. Даже если его программа позволяет защищать не только меня, но и себя. Но его могли ударить сзади по голове дубиной или каким-нибудь железным прутом, вон их сколько на улицах валяется. Да нет, вряд ли такое могло случиться. Как бы то ни было, для меня он был смертным.

И все же я оставалась спокойной. Сказывалась материнская школа психологического анализа. Я начала уже анализировать его поступки, как будто речь шла о знакомом человеке. Нет, напасть на него с целью ограбления не могли. Ты его обидела. У него есть эмоции, по крайней мере, он знаком с ними. Ответный его ход состоит в том, чтобы встревожить тебя и тоже в каком-то смысле обидеть. Так может поступить только человек. Но, может быть, он даже не знает, что на такое способен только человек или что он поступает именно так. Значит, он не умеет пользоваться этим приемом.

Я была удивлена и опьянена своим открытием. У меня немного повысилась температура, но я этого почти не чувствовала, хотя, несомненно, именно жар сделал меня такой окрыленной, уверенной и спокойной перед лицом, неизвестности.

Я надела ботинки, малиновую куртку и сверху еще меховую куртку. Посмотрела на себя в зеркало.

— Куда ты идешь, Джейн?

— За Сильвером.

— Ты же не знаешь, где он.

— Знаю. Он поет на базарчике под светильниками на рыбьем жире.

— О, Джейн. Это замечательно. Базар работает всю ночь.

— Это первый.

— Возможно.

— Пока не ушла, Джейн.

— Что, Джейн?

— Накрась меня.

И я стояла перед зеркалом, а она меня накрашивала. Она была бледная, как снег, с нездоровым румянцем на щеках. Она наложила на веки серебряные тени, накрасила тушью ресницы, и они стали густыми и черными, как полночные кусты, а рот благодаря помаде — засветился ярким янтарным пятном.

Я выбежала на улицу, помчалась по улице Терпимости. На углу бульвара я увидела Астероид и рассмеялась. А потом вдруг начала петь и впервые услышала свой голос — он казался исходящим откуда-то извне. Он звенел, как колокол, в морозном воздухе. Он был тонкий и чистый. Он был…

— Как она счастлива, — сказал кто-то, проходя мимо.

— У нее приятный голос, хоть она и надралась в стельку.

Спасибо тебе, неизвестный доброжелательный критик.

Передо мной возник базар, залитый ярко-золотым светом.

Сильвер в золотом сиянии. Люцифер. Я буду тебя так звать. Ангел. Падший ангел. Тот, что принес огонь. Но теперь уже слишком поздно. Я никогда не буду звать тебя иначе, чем… Сильвер.

Он пел, и я его услышала, и я его нашла. Толпа возле него была плотная, но я все же, наконец, увидела его лицо над чьими-то спинами. Оно было таким, каким я увидела его в Садах Вавилона. О любовь моя, любовь моя. Лицо склонилось над гитарой, как будто он занимался с ней любовью. Казалось, он посылает пучок лучей. Он вытягивает из толпы всю энергию, концентрирует ее в себе, а потом отправляет ее обратно сияющим лучом. Он не человек и не машина. Он был подобен Богу. Как смела я, пытаться изменить его? Теперь это ничего не значит. Надо быть с ним, любить его.

Песня кончилась. Толпа взревела. Он поднял голову и увидел меня сквозь толпу, так же как увидел тогда в Садах, спел «Гринсливз». Теперь его лицо оставалось неподвижным, как будто он чего-то ждал от меня. Что мне делать сейчас? Я знала. Я двинулась сквозь толпу. Подошла к нему и осторожно пригладила ему волосы.

— Привет, — сказала я, встав рядом с ним и повернувшись лицом к толпе.

На земле лежала куча монет и банкнот. Кто-то выкрикнул название песни. Сильвер посмотрел на меня и заколебался.

— Ты мне говорил, что я могу петь, — сказала я. — Я тебе доверяю.

Он взял аккорд и начал петь. Я вступила с третьего слова и сразу попала в тональность. Вскоре послышался легкий одобрительный гул толпы. Понравилось. Сильвер не остановился и даже не взглянул на меня. Толпа начала в такт прихлопывать нам.

Я слышала, как сливаются наши голоса. Они были окрашены, как наши волосы. У него огненный, каштановый, более темный, более густой. Мой прозрачный и бледный, белая цепочка нот. Голос Джайн. Прекрасный голос.

Когда песня кончилась, толпа затопала и завопила от восторга. И я знала, что и в мой адрес — тоже. Полетели монеты. Но эти звуки были где-то далеко. Мне хотелось продолжать, петь еще. Но Сильвер покачал головой. Толпа начала таять. А мне хотелось, чтобы он созвал их обратно.

Вперед пробилась женщина. Она сунула Сильверу в руку кружку, там что-то дымилось и пахло спиртным.

— Выпей, согреешься, — сказала она и посмотрела на меня. — Никак, та самая Блондинка. Надела свою куртку. — Мое верхнее пальто было распахнуто, а женщина была из магазина одежды. — Я и не знала, что ты здесь, а то бы принесла и тебе выпить.

— Мы поделимся, — сказал Сильвер, передавая мне кружку.

Я выпила. Это был кофин, разбавленный коньяком.

— Прекрасная куртка, — сказала женщина, давая понять присутствующим, где она куплена. Исполненная благодарности, я развела меховые полы в стороны, чтобы павлины засияли на весь рынок.

— Очень хорошая, — проговорила я громко и отчетливо. — И такая теплая…

— Даже чересчур теплая, — сказала женщина и потрогала мой лоб. — Тебе лучше пойти домой.

— Так всегда делала моя мать, — сказала я.

— Ее нужно уложить в постель, — сказала женщина Сильверу и подмигнула ему.

Сильвер запахнул мою меховую куртку.

— Я сегодня больше не работаю, — объявил он.

— Правильно, — согласилась она, — ты достаточно потрудился. Мне очень понравилась та песня. Песня про розу. Как там?..

Засунув деньги в толстую матерчатую сумку, он спел для нее эту песню.

— Дай розе ты любое имя, но свойствами своими она останется все та же — и поцелуя цвет и даже тень пламени.

Это была импровизация. Я была по-прежнему погружена в золотую ночь и стала подпевать своим странным новым голосом:

— Другое имя нужно дать ей, «любовь» ее зовите, братья, ее любовью буду звать я. Любовь же — море, что всечасно преображается напрасно всегда оно одно.

Женщина посмотрела на меня.

Сильвер сказал:

— Это стихи Джейн.

— Любовь — как море. Я люблю его, — сказала я женщине. Коньяк ударил мне в голову, а жар — в кровь.

— Что ж, идите домой и любите друг друга, — улыбнулась она.

Мы вышли с базарчика, и он закутал меня в фалду своего плаща, будто взял под свое крыло.