Мика Ртуть - Сумрачный дар [СИ]

На несколько мгновений Шу замерла, закрыв лицо руками. Она впитывала кожей вонь и мерзость, словно пожирающий навоз червяк, не в силах остановиться, а в висках билось: нет, я не темная, нет, не буду! Я никого больше не убью!..

Лишь когда пустота внутри, грызущая ее третьи сутки, утихла, Шуалейда отняла руки от лица и огляделась. Почему-то казалось, что сейчас вокруг нее соберутся люди, будут тыкать пальцами и кричать: ведьма, ведьма! Но деревенская площадь была пуста и темна, в редких всполохах молний виднелись лишь коновязь у дверей таверны и машущие ветвями чинары и гранаты, да светились узкие оконца той же таверны — маяком для заблудившихся в грозе путников.

Облегченно вздохнув, Шу надела мокрый насквозь капюшон и сунула руку в карман: надо было вспомнить о деньгах раньше, но вдруг что-то завалялось?

Не завалялось. Пальцы нащупали лишь дыру. И ладно. Не отступать же только потому, что нет денег!

Шу дернула дверь. Из освещенного фонарными жуками зала пахнуло жарким, вином и мужским потом, крепко настоянным на похмелье, обжорстве, похоти… Пришлось сцепить зубы и переступить порог, держась за косяк. От сумбура эмоций снова затошнило, выпитая дождевая вода подступила к горлу, но Шу пересилила себя и, сглотнув горечь, твердо пошла через зал.

Таверна «Полкабана», Тавосса, Шуалейда.

Слава богам, ни селянам, ни солдатам Медного не было дела до какого-то там мокрого мальчишки. Селяне жевали баранину, пили вино и расспрашивали солдат, подливая им в кружки из глиняных кувшинов. А солдаты нахваливали местную кислятину и рассказывали сказки о несметных ордах краснорожих, мудрости Медного генерала, собственной доблести и Хозяйке Ветров — колдунье неземной красы, божественной силы и милосердия, сосредоточии всех возможных добродетелей. Хозяйку Ветров солдаты искренне любили, восхищались ею и готовы были за нее в огонь и воду, а с ней — хоть против самого Мертвого.

Шу натянула капюшон на горящие уши и постаралась слиться со стеной. Почему-то посмотреть в глаза рассказчику — кажется, это был тот самый не то Змей, не то Хомяк, которому она не позволила разбиться прямо у стен крепости — было страшно. Может быть, потому, что его друг прыгнул и разбился, чтобы спасти ее. И потому что еще десяток его друзей остался там, в Олойском ущелье. И еще четверо умирали сейчас в доме гостеприимного шера, и она не могла им помочь — потому что она темная, а темные не способны лечить, только убивать.

«Завтра приедут шер Бастерхази и целитель из Кардалоны. И раненые доживут до завтра, если ты, темная тварь, будешь держаться от них подальше!» — очень убедительно сказала себе Шу и скользнула в самый темный угол. Еды она заказывать не стала, все равно карманы пусты, а расплачиваться золотым кольцом за миску похлебки — глупо, ее тут же узнают или примут за воришку, и Хисс знает, что хуже.

— Выпьем за Хозяйку Ветров, надежду нашей Валанты! — раздалось от центрального стола.

— За драконью кровь! За Суардисов! Слава Свету! — подхватили солдаты и селяне, застучали кружками.

— Эй, малыш, чего не пьешь? — толстяк с кудрявой бородой улыбнулся Шуалейде, подмигнул и кинул ей краюху. — Налейте кто-нибудь мальчишке! Выпьем за Суардисов, лучших королей во всей империи!

Поймав краюху, Шу приготовилась к новой порции тошноты, но на удивление хлеб пах только хлебом, немного бараниной и чуть-чуть вином. Как на столе перед ней очутилась кружка с кислятиной, Шу уже не заметила. Косого взгляда не то Змея, не то Хомяка, брошенного в ее сторону, она тоже не заметила — то есть предпочла не заметить. Шу просто впилась зубами в хлеб, серый и мягкий, пахнущий победой хлеб… А потом она пила вместе со всеми за здоровье Медного генерала, за мир в империи, за дружбу с гномами, железную дорогу и урожай оливок, и впервые после Олойского ущелья чувствовала себя живой и нормальной, а не вечно голодной нежитью с обостренным слухом и нюхом.

Ей хотелось напиться пьяной и просидеть в таверне до утра, слушая простые деревенские разговоры об отёле и сортах винограда, разглядывая редких путников, загнанных в таверну грозой и наслаждаясь крохой иллюзорной свободы. Наверное, Медному уже доложили и куда сбежала принцесса, и сколько выпила, и кто как на нее посмотрел. Но Медный, благослови его Светлая, доверяет ей — темной, полоумной девчонке. Зря. Завтра приедут настоящие маги, объяснят ему, что она никакая не сумрачная, а самая настоящая темная, что место ей — в монастыре на острове Прядильщиц, что доверять ей нельзя, что все гадости из газет — чистая правда…

«Но ведь шер Бастерхази — темный! — пробился сквозь тоскливую муть слабый голос надежды. — Даже в Конвенте есть темные! Может быть, шер Бастерхази возьмет меня в ученицы?..»

«…и вместо острова Прядильщиц я попаду в рабство к темному колдуну. Будет у него не один слуга Эйты, а два. Две. Ширхаб!..»

— Эй, малыш, пить не закусывая — нехорошо! — Волосатая рука знакомого толстяка выдернула у нее из рук полупустую кружку и вместо нее сунула тарелку с бараниной и огурцом-переростком. — Ешь, вон худой какой! Таких тощих Медный в армию не берет…

Толстяк говорил еще что-то ободряющее, но Шу не слушала его, не ела благоухающую чабрецом и чесноком баранину — в сумбуре грозы за окнами ей померещилось что-то чужое, страшное. Что-то — или кто-то?! Внезапный, иррациональный ужас придал ей сил: ровно столько, чтобы стать невидимой, неслышимой и всеми забытой. И толстяком тоже — он замолк на полуслове, подозрительно вгляделся в «пустой» темный угол, пробормотал что-то о вреде пьянства и, почесывая бороду, вернулся за общий стол. А Шу порадовалась, что тарелка с бараниной тоже попала в область чар: ужас ужасом, но она трое суток толком не ела!

Через минуту, когда от баранины осталась кость, а от огурца — огрызок, Шу поняла, что ничего ей не померещилось. Там, на дороге, был хищник страшнее всех шаманов, вместе взятых. Его огненно-лиловая аура давила мощью, обжигала, манила и отталкивала, заставляла замирать от страха пополам с восторгом. И Шу догадывалась, кого принесли гоблины: темный шер Бастерхази так спешил исполнить свой долг, что пожаловал не завтра, а сегодня. Проклятье. Только бы ему не пришло в голову зайти в таверну! Но с ее удачей — вряд ли.

Облизав пальцы, Шу вытерла их о подкладку куртки, тщательно утерла ею же лицо — морщась от отвращения к собственным манерам, но встретить темного шера с грязными руками и лоснящимися от жира щеками? Проще умереть!

Тарелку из-под баранины она сунула под стол, увесистую кружку придвинула поближе, с тоской вспомнив оставленную дома шпагу и дивясь собственной дури: оружие против темного мага. Но, ширхаб дери, какая разница?! Если ее найдут, она будет выглядеть полоумной что с кружкой, что без кружки.