Мика Ртуть - Сумрачный дар [СИ]

— Я назову тебя… назову тебя Ветер, — не открывая глаз и почти ощущая касание Люкреса кожей, сказала она птице.

Ястреб в ответ недовольно заелозил у нее в руках, намекая: с птицами надо аккуратнее, не поломать перья!

— Прости, красавчик. — Неохотно открыв глаза, Шу посадила его на спинку кресла, чтобы когтям было за что зацепиться, и велела: — Сиди спокойно.

Немного подергав крыльями и потоптавшись, Ветер успокоился и прикрыл глаза. А Шу принялась за осмотр. Магическое плетение было сложным и тонким, но при этом напоенным силой так, словно она лилась с неба.

Снова погладив ястреба по крылу, Шу улыбнулась. Почему словно-то? Этой ночью сила в самом деле лилась с неба, и светлому шеру всего-то и надо было, что ею воспользоваться. Очень изящно и мастерски — плетение больше всего походило на драгоценное шелковое кружево, но при этом было надежнее стальной проволоки. Наверняка Ветер легко долетит до Метрополии, ни разу не приземлившись. Легко и быстро, куда быстрее обычной имперской почты.

— Спасибо тебе, светлый шер Люкрес, — шепнула Шу, погладила птицу по голове и почувствовала, как воздушные искры ласково щекочут ладонь.

Она бы, наверное, сейчас же побежала во двор, выпускать ястреба и смотреть на его полет, но взгляд упал на стол — и лежащие на нем письма. Три письма.

Одно — с королевским единорогом на синем сургуче, отцовское. Второе — с ястребом на темно-алом, судя по искрам огня и тьмы, от темного шера Бастерхази. И третье — с императорским кугуаром на бирюзовом. Его Шу сначала поднесла к лицу и вдохнула запах: недорогой бумаги, явно из запасов шера Тавоссы, и морского ветра, сосен…

Люкрес. Так пахнет Люкрес. Она помнит. Его запах, вкус его губ, тепло и силу его рук. И обещание любить только ее… ведь это — не приснилось, правда же?..

Успокоив бешено забившееся сердце, Шу опустила взгляд на ровные строчки.

«Прекрасная Шуалейда, сердце мое!» — начиналось письмо.

А дальше… дальше Шу прочитала десять раз подряд и выучила все наизусть. Потому что это было самое прекрасное письмо в ее жизни! Светлый шер Люкрес писал, что очарован ею, покорен и мечтает о скорейшей встрече. Увы, он не посмел разбудить ее, уезжая из Тавоссы на рассвете, ведь прекрасной Шуалейде требуется отдых и восстановление после ее великого деяния, а его ждут срочные государственные дела.

Он так и написал: ее великого деяния! И ни слова о том, что она — темная! Нет, он писал, что ее дар — сумрак, и что в ее силах сохранить дарованное ей Двуедиными равновесие.

А еще он писал, что будет думать о ней. И будет ей писать — так часто, как только ястреб сможет летать через половину континента. И пусть Шуалейда пишет ему обо всем, о чем ей только захочется. Он хочет понять ее, узнать ближе…

На этом месте Шу залилась жаром. Ближе… она тоже хочет узнать его ближе. Совсем близко. Так близко, как это только возможно!

«…Смею надеяться, что приехав в Суард весной, я услышу согласие. Не от вашего отца, а от вас, прекраснейшая Гроза…»

Она почти слышала его голос — яркий, глубокий и обволакивающе-нежный, словно проникающий в самую душу.

И почему-то второй голос, ниже и с хрипотцой, похожей на отзвук ревущего пламени. Странное, будоражащее ощущение. Пугающее и манящее.

Она искоса глянула на второе письмо, от темного шера. Может быть, не открывать его? Вряд ли темный скажет что-то приятное… хотя… Этой ночью темный шер был совсем не похож на тот ужас, который запомнился Шу из детства. То есть клокочущая огненная бездна никуда не делась, но… но это была совсем другая бездна! Опасная, по-прежнему опасная, но готовая стать ручной, как рысь.

Шу зажмурилась и потрясла головой. Что с ней, а? Куда делась разумная и логичная Шуалейда, точно знающая, кто друг, а кто — враг? И главное, почему друг или враг. Тринадцать лет все было ясно, как светлый день: темный шер Бастерхази — враг. С самого рождения Каетано и появления Бастерхази в Суарде. Тот шер Бастерхази, который смотрел в рот Ристане и требовал, чтобы Шу и Каетано отослали из дома. Но не тот шер Бастерхази, который целовал ее и нес сонную на руках…

И всего полмесяца назад было ясно, что светлый Люкрес — тоже враг. Ему нужна корона, а не Шуалейда, и он ни перед чем не остановится, чтобы эту корону получить.

Но… это был совсем другой Люкрес! Тот, что в газетах! Тот же, который помог ей отпустить грозу, был другим, она точно знала — другим! Настоящим, сильным, светлым…

Боги. Она совсем, совсем запуталась. Ей нужно скорее домой, к Каю и друзьям. А пока — она прочитает письмо от отца, но не будет читать вот это, с алым сургучом. И напишет светлому Люкресу ответ. Короткий и вежливый, как учила шера Исельда.

Вечер того же дня. Южный тракт, где-то между Кардалоной и Суардом, Дамиен шер Дюбрайн.

Сумерки застали их в дороге, на подъезде к какой-то деревеньке: белые домики, зеленые виноградные холмы, апельсиновые сады, оливы… Идиллия, шис ее дери.

— За вами Мертвый гонится, мой светлый шер? — впервые за весь день заговорил с ним Бастерхази.

Его утренние попытки легкого приятельского трепа (целых две) не считались, все равно Дайм на них не отвечал.

Дайм мысленно выругался: темный был непозволительно близок к истине. Не то чтобы за ним гнался именно Мертвый, но…

— Достаточно вас, мой темный шер, — холодно ответил Дайм.

Белый коршун на его плече недовольно заклекотал, чувствуя его настроение. Тот самый коршун, который принес от Аномалии ответ в целых, шис их дери, две строчки. Очень вежливые, обтекаемые и недоверчивые две строчки. Которые Дайм, разумеется, не показал Бастерхази, но совершенно не был уверен в том, что Бастерхази не в курсе, что там написано. Никогда нельзя недооценивать темного шера. Так же, как никогда нельзя доверять темному шеру. Азы, написанные кровью и выученные Даймом еще на заре его службы в Магбезопасности.

— Вы так спешите обрадовать ее высочество Ристану, мой светлый шер? — не пожелал отвязаться Бастерхази.

— Оставлю эту честь вам, Бастерхази. — Дайм с ненавистью глянул сначала на пылающие закатом облака, затем на уходящую за горизонт стрелу Южного тракта. — У меня нет времени на дипломатические танцы.

— О, так вас ждет прекрасная дама в Метрополии… — насмешливо протянул темный.

Дайм еле сдержался, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым, вроде запрещенной «серой гнили» или хотя бы «молота раскаяния». Нельзя, Бастерхази при исполнении. И вообще не виноват. Вот если бы «раскаянием» можно было приложить августейшего братца Люкреса!..