Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

«Видели мы недавно, кого ты предпочитаешь», — опять вставила Желчная Сучка. Вот уж действительно сучка. Вроде ничего такого не сказала, а прозвучало как обвинение в некрофилии.

Это был не я.

«Это был ты. И тебе понравилось».

Ладно, понравилось. Ну и что дальше?

«А то, что не надо пудрить нам мозги», — поддержал Желчную Сучку Святоша-аллилуйщик.

Хорошо, что все позади.

«Ты думаешь? Хе-хе-хе».

Тогда не мешай мне радоваться жизни.

«Ну давай, радуйся», — разрешил голос Святоши-аллилуйщика. И пропал надолго.

Радоваться не получалось — во всяком случае, пока мы находились в пределах городской черты. Я не доверял кладбищенскому покою окраины, поскольку слишком хорошо помнил, чем закончился мой предыдущий визит в эти края. Уверенность в том, что худшее позади, могла обернуться большим и последним разочарованием. А мне теперь еще сильнее хотелось увидеть наяву потерянный рай для пузатых. И если сон минувшей ночи — не полный бред, то, как знать, не там ли сейчас обретается Санта — днем готовит себе жареные бананы и предается обжорству, а ночи коротает в благодарственных молитвах и искупает грехи, подрабатывая проводником в путеводных видениях.

Если же выяснится, что он почему-то бросил меня на дороге к острову и «на хрен ты мне там нужен» не было шуткой, то я его заранее прощаю. Он дал мне гораздо больше, чем я ему. И даже если кое-что он забрал с собой, когда исчез, то я, глупый неблагодарный щенок, с запозданием оценил доставшуюся мне жизнь и свет из прошлого, иногда озарявший мое одиночество. Да, Санта умел делиться светом.

Я вел машину на небольшой скорости и только поэтому не снес детский трехколесный велосипед, который выкатился из поперечного проулка. Обычный велосипед — тысячи таких ржавели под щедрым небом прекрасного нового мира равных возможностей, которые сводились, в основном, к возможности умереть. Странным было другое: никто не крутил педали, велосипедик двигался сам по себе, и при этом немного в гору. В поисках какой-нибудь естественной причины я включил воображение на всю катушку, но не родил ничего лучшего, чем ураганный ветер. Правда, легкий ветерок, который дул в то утро, ураганным никак не назовешь.

Я резко затормозил. Велосипед проехал перед самым бампером и остановился, ткнувшись колесом в бордюр. А потом кто-то тонким голосом позвал на помощь.

В каком-нибудь дурацком старом фильме, которых я в свое время насмотрелся предостаточно (пока еще хватало аккумуляторов и пока все это не потеряло смысл), благородный или просто тупой герой остановился бы, чтобы разобраться, в чем дело. Обязательно спас бы зрячего ребенка, а лучше длинноногую красотку от кровожадных кротов, собиравшихся выковырять ее чудные голубые глазки. Если не ошибаюсь, голос действительно был женский и доносился из проулка. Проблема предполагаемой красотки в том, что я не герой, а крыса. Поэтому я нажал на газ и с чистой совестью проехал мимо.

В переулке что-то было. Я успел заметить это краем глаза, хотя не собирался смотреть. Некоторые вещи лучше не видеть, даже если они выглядят безобидными, как зеркало. Но проулок, откуда выкатилась трехколесная приманка, был полностью — от тротуара до флюгеров над крышами — заполнен дрожащей желеобразной зеркальной массой, которая на долю секунды отразила «ауди», голову мальчишки за боковым стеклом, а в глубине — и меня самого. Отразила — и тут же начала вбирать в себя.

Мне следовало помнить: всякий, даже беглый, взгляд может быть опасен для смотрящего и чреват подчинением. Такова плата за благословенную способность видеть. И, кажется, пришло время платить. Мое изображение стремительно увеличивалось, словно с чудовищными искажениями отражалось в набегающей волне, которая поглощала здания и уничтожала всякую пропорциональность расстояний. Это было тошнотворно, хотя, казалось бы, что плохого может произойти, если после необъяснимого выверта большое окажется внутри малого? Если линии перестанут сходиться, нарушая перспективу? Если правое и левое поменяются местами? А если поменяются местами верх и низ?

Я ни черта не смыслил в физике и строении вещества, хоть и почитывал когда-то популярные книжки о науках, существовавших до меня, — но предполагал, что атомам, из которых состоит мое тело, не пошла бы на пользу смена ориентации путем зеркального обращения. Это игра не по правилам. Магия. Что я знал о ней? Почти ничего — возможно, к счастью. «Держитесь от нее в темноте», — посоветовал однажды нам с Сантой один крот, промышлявший тем, что показывал на улицах фокусы с картами, мелочью и шариками для пинг-понга. В искусстве манипулирования предметами он достиг совершенства и творил своими тонкими пальцами чудеса. Мы накормили его собаку-поводыря, тощую, как скелет. В качестве платы за представление он попросил нож, и Санта дал ему нож без всякой задней мысли. У нас на глазах крот перерезал себе горло и истек кровью. Собака осталась стеречь его труп. А может, свой ужин. У нее было три лапы, причем одна из них оканчивалась копытцем наподобие козьего.

«Это была не собака», — сказал Санта потом.

«А кто?»

Он только пожал плечами. Я и сейчас не знаю ответа. Магия, мать ее так.

Шлифуя покрышками асфальт и сжигая резину, «ауди» рвет с места и набирает скорость; стрелка спидометра переваливает за сотню. Мы уже далеко, когда жидкий сверкающий пузырь поглощает перекресток и раздувается до размеров небоскреба. В нем переливается яростное солнце, многократно увеличившее свой видимый размер. По сравнению с ним настоящее восходящее солнце кажется тусклой звездой.

Отражение выбрасывает нам вдогонку огненные копья своих лучей. Одно из них вонзается мне в затылок, и у меня меркнет в глазах, а обрывки мыслей превращаются в капли расплавленного свинца. На какое-то время я выпадаю из реальности, и машина становится неуправляемой. Вероятно, нас спасает то, что дорога идет по прямой, а расстояние, на котором эта штука действует убойно, уже преодолено. Мы отрываемся.

Я снова начинаю видеть как раз вовремя, чтобы предотвратить столкновение с грузовиком, припаркованным на встречной полосе. Резко сворачиваю вправо — усиленный бампер проносится в считанных сантиметрах от моей головы. Теперь — в ближайший переулок, где не достанут отражения. Через несколько секунд зеркальный пузырь исчезает из виду. Очутившись в тени длинного фабричного здания, сбрасываю скорость и перевожу дух. Что там с пассажиром?

Пассажир по-прежнему не раскрывает рта и остается не по-детски невозмутимым. Надо смотреть на дорогу, а я вглядываюсь в его «очки». Может, почудилось? Нет, не почудилось, никто никому не подмигивает. И это не визуальный эффект, возникающий, когда вглядываешься в полумрак через освещенное окно.