Дарина Стрельченко - Лавочка мадам Фуфур [litres]

Оглядел просторное помещение в два этажа, весь этот аквариум, полный света, воздуха, неземного сияния и холодного зеркального блеска. Оббежал глазами весь хронокорпус, где мне пришлось так многому научиться за последнее время. Подмигнул – на удачу, на прощание. И произнёс, чтобы подбодрить себя и разрушить эту плотную тишину:

– Ну!

Вышло хрипло.

Достал из кармана пропуск – активационный диод сиял вовсю. Он начал набирать цвет уже несколько месяцев назад, и все эти месяцы я мог бы легко уйти – об этом сказала сама Фуфур. Насыщенный цвет диода – пропуск туда или к тому, куда ведёт кнопка под ним. Так почему я оставался? Ждал, пока она сама заставит меня покинуть это место?..

Я убеждал себя, что остаюсь, чтобы отточить науку времени. И это было правдой – но только отчасти. На самом деле я оставался, потому что боялся возвращаться в прежний запутанный мир, где должен был решать, думать, выбирать и любить. В том, настоящем мире Фуфур – мой враг. Это здесь мы пьём с ней кофе, разбираем мои ошибки и мило болтаем по вечерам. А там она вновь станет беспощадна и обратит против меня всю свою мощь. Там у меня уже не будет никаких, даже липовых гарантий, которые защитят моих друзей. Там я уже не смогу прятаться ни за какие выдумки. Иллюзия того, что мы в одной лодке, рассыплется в прах. Всё станет на свои места, и нашему извращённому товариществу придёт конец. И я буду вынужден бороться – за себя и своих друзей.

И потому я боялся возвращаться. И потому я возвращался, наверное. И потому я возвращался только тогда, когда у меня уже не осталось выбора, когда мадам уже занесла ногу для пинка, которым хотела вышвырнуть меня в мир.

Но всё-таки я шёл в настоящее. Не в прошлое, не на какой-нибудь пиратский остров тысячу лет назад, где я мог бы спрятаться и почивать на пальмовых листьях. Я шёл в настоящее. И боялся. И ещё я ненавидел, когда Фуфур впрыскивала что-то такое в воздух – эмоциональное и тревожное.

Как только я прикрыл нос рукавом и постарался вдыхать поменьше этого химиката, страх отступил. И я ушёл. Делов-то! Приложил пропуск к валидатору, отодвинул стеклянную створку и вышел наружу, в темноту безвременья. Полоса вакуума оказалась совсем узкой – думаю, мадам приделала её просто так, для видимости. Просто чтобы проверить меня напоследок.

Шаг – и внизу зажглись огни, а тело окутал ледяной воздух со взвесью снега. Я стоял на балконе нашей квартиры. Словно и не уходил.

В детстве я мечтал стать путешественником. Ну, вот и стал… Путешествие вышло утомительным, долгим, по ощущениям, я пробыл у Фуфур не меньше года – хотя в этой версии реальности, как и в прошлый раз, минуло тридцать секунд. Видимо, нет никакой пропорциональности; просто полминуты на любую отлучку в прошлое, какой бы долгой она ни была.

Во всём теле чувствовалась усталость, но это была горячая усталость вынужденного затишья перед грозой. Я знал (и теперь думал об этом уже без испуга): скоро бой. Осталось немного. Я выдержал год. Год с мадам. Несколько дней теперь – это чепуха…

Я кружил по квартире. В крови кружил адреналин. Из талмуда Фуфур я знал, что нужно выждать. Нужно, чтобы это время привыкло ко мне, чтобы реальность сформировалась до конца.

Я ждал. Я кружил по квартире.

Книги Вениамина, плед нашей драконихи, моя рубашка, которая сушилась на спинке дивана и не могла высохнуть вот уже два года… Шоколадоварка, узорчатый шкафчик над кухонной раковиной, где мы хранили таблетки и бритвы… Я машинально потёр подбородок: ни следа щетины. А ведь я нарочно отращивал бороду весь год, проведённый в учениках мадам. Что ж, выходит, я освоился и со вторым методом: шаг с сохранением состояния. Выходило, что я словно и не жил весь этот год; всё, кроме памяти, вернулось в исходную точку.

Я чувствовал себя полным до краёв: сил, энергии, азарта. Фуфур не раз говорила об этом побочном эффекте, об этом бонусе возвращения в исходную точку. Тело и мысли накапливают энергию того времени, что ты отсутствуешь, и по возвращении лавина ощущений и эмоций окатывает с головой. Хорошо, что люди по природе склонны запоминать хорошее; иначе копился бы негатив, и представляю, в какую депрессию попадали бы все возвращающиеся хронопутешественники!

– Как заговорил, – насмешливо произнёс голос Иляны в моей голове. – Хронопутешественник!

Я отмахнулся; галлюцинации – бонус менее приятный. Но Фуфур столько раз моделировала мне возвращения, что я почти научился справляться с наплывами голосов и миражей. По крайней мере, это уже не вгоняло меня в ступор.

– Горе-путешественник! – вторила Иляне Катя-Женя. – Не жди, действуй!

– Рано, – ответил я обеим. Интересно, почему моё воображение выбрало именно их голоса? Это напоминало разговор с самим собой; в конце концов, они передавали мои мысли.

Беспечно размышлять о том, чем я займусь, вернувшись в Полис, у Фуфур я не мог. Да, я научился скрывать невербальный поток, но если бы я думал о Полисе и своём возвращении постоянно, то это стало бы естественным мысленным фоном, а скрывать такой фон не умела даже сама мадам.

Зато теперь у меня было время как следует поразмыслить; тёти Фу не было рядом, и я наконец-то мог думать, о чём хотел. И я наконец-то с наслаждением позволил себе растеряться.

Итак, есть уязвимость во всей сегодняшней технике. Фуфур знает, как её активировать. Я знаю тоже. Ещё знает Вениамин… но даже не догадывается, что знает. Насколько я понимаю мадам, эта уязвимость, десятилетие назад предусмотренная моим предшественником, – первая (как знать…) ступень к завоеванию мира.

Раньше я думал, что Фуфур желает просто вселенского господства. Теперь со страхом понимал: сюда примешивается куда худший – маньячно-научный интерес. Она сама показала, что хочет создать мегалополис: соединить все потоки, течения и пути вспять и поперёк времени…

Теперь я даже не знал, всё ли в порядке с устройствами в нашей квартире, в смысле активирована ли уже уязвимость. Возможно, да; в таком случае каждое моё действие будет отслеживаться и передаваться мадам.

Могу ли я позвонить Иляне? Могу ли связаться с Веником? Могу ли узнать, что с мамой, не рискуя быть раскрытым?..

Я не знал. Думать-то я теперь мог сколько угодно, но вот разговаривать – нет. Не то что с кем-то связаться, даже рассуждать вслух, даже без опаски болтать с друзьями в своей квартире я больше не мог. Нигде не мог!

А потом меня окатило ледяной волной; отяжелел затылок, и мелкие иголки разбежались по пальцам. Я впервые задумался: почему мадам отпустила меня – именно сейчас?

Два ноутбука. Умный будильник. Освещение с десятком датчиков. Мой диспетчер. Погодные панели в окнах. Электронный замок. Сигналки. И прочая, прочая, прочая… Но хуже всего были чипы, о безопасности платежей которыми когда-то рассуждал Веник. От них было не отделаться. Как я мог вытащить, вывести, вырезать эти чипы из запястий и висков всех существ всех реальностей? Как я мог вытравить всю подслушивающую грязь, всю эту технологичность, внедрённую поколениями тех, кто хотел сделать как лучше?