Дарина Стрельченко - Лавочка мадам Фуфур [litres]

– Ну да. Впечатляюще, наверно. Но ты послушай, что сказала мадам Фуфур… Я думаю, это тебя впечатлит ещё больше… – И, глядя в окно, я воспроизвёл, стараясь скопировать даже интонацию: – Она хочет объединить все пространства, все альтернативы и все времена. Хочет, чтобы мир, время, реальность, пространство оказались единым измерением. Чтобы всё, что нас окружает, – наши желания, возможности, мысли, эмоции, поступки, альтернативы, последствия, будущее, настоящее, прошлое, – всё это было не тысячью нитей, а одной-единственной. Она хочет свести весь мир к одной точке, к снежному кому, в котором сплетено всё. И уже из него, как из зерна, разовьётся новая Вселенная: упорядоченная, мультизадачная, бесконечно правильная и предсказуемая, полностью корректируемая. С её точки зрения – совершенная.

Веник глядел вдаль, бессмысленно и спокойно.

– Вень?..

– А что в этом плохого, Антон? – без всякого выражения спросил он.

– Веник! Ты чего?! Это же абсурд! Финиш!

Он разжал пальцы, и прозрачная стеклянная кружка полетела на пол. Разбилась с ласковым треньканьем. Вениамин даже не опустил головы.

– Мне кажется, это прогресс, – тихо ответил он и наконец взглянул мне точно в зрачки. Из глубины его тёмно-зелёных глаз на меня смотрела мадам Фуфур.

Я вскрикнул.

Он медленно пошёл на меня.

– Веник! Веник, очнись!

Он не стал нападать, подкалывать, драться. Он даже не дотронулся до меня. Просто попросил:

– Давай прямо сейчас.

– Веня. Не надо. Я не буду этого делать. Это не ты сейчас говоришь. Это она.

Я отступал, пока не уткнулся спиной в диван.

Мадам Фуфур смотрела на меня глазами моего лучшего друга. Говорила его голосом. Его устами просила закинуть его в будущее. Что ещё мне осталось в этом мире?..

– Вы нарушаете уговор, мадам Фуфур, – срываясь, горько выкрикнул я. – Я отработал свою часть. Я пришёл к вам, я учился у вас до тех пор, пока вы сами меня не отпустили. Вы обещали не трогать моих друзей…

– Давайте разделаемся с этим поскорее.

– Веник-Веник, – прошептал я. – И как ты не заметил, как она тебя окрутила?..

– Вы тоже не заметили, Антон, – ответила мадам.

Я отвернулся. Глухо произнёс:

– Я не знаю, как сделать это. Как отправить его в ваш снежный ком. Я никогда не шагал в будущее.

– Ничего сложного. Тем более для моего ученика. – Фуфур усмехнулась, вдохнула, выдохнула и выпалила: – Вам достаточно подумать об этом. Подумать, что хотите сделать шаг вперёд. Но подумать как бы от его лица.

– Что ещё за штучки?!

– Попробуйте, Антон. Я уверена, у вас получится.

– Почему я должен вам подчиниться? – резко развернувшись, крикнул я.

Передо мной стоял Веник – жалкий, с пустыми глазами, как кукла.

– Почему?! Вы отобрали у меня всё!

– Ещё нет. – Марионетка Вениамин разомкнула губы и оскалилась в скользкой, несвойственной ему змеиной улыбке. – Ещё нет… У меня всегда найдётся на что надавить в вашем мягком сердце. Я умею быть каменной. А вот вас предпочла этому не учить… Как и многому, многому ещё. Вы же не знали, что я могу стать человеком, не притворяясь им? А я могу. Подумайте, сколько людей есть на свете. Я могу стать ими всеми. И вы никогда не отыщете ни старых друзей, ни новых.

Я со стоном закрыл глаза. Преодолевая себя, взял Веника за руку. Мы редко касались друг друга; разве что случайно. Я даже не знал, что у него такая мозолистая, шершавая ладонь.

Представил, что шагаю вперёд. Так же, как назад, только вперёд.

– Прости, Венька…

Он обмяк. А когда я открыл глаза, его уже не было. Он был там – в белой дыре сотворённой Фуфур многослойной Вселенной.

Поезд нёсся сквозь сухие одуванчики, сквозь начавший накрапывать дождь, сквозь огни Полиса. Ветер сдувал с сердца горечь. Совершенно некстати (а может, наоборот) мною медленно овладевало чувство безграничной удали и удачи. Я вёл угнанный поезд к временной петле! Вряд ли в мире есть кто-то другой, кто может похвастаться подобным.

Открытый перегон кончился, и вокруг снова замелькали тёмные, затянутые паутиной проводов стены тоннеля. Свет фар бился об них, разбрызгивая искры о сверкающий мрамор. Я не глядел на карту, вмонтированную в панель управления, но чувствовал: до станции «Самурайский глаз» недалеко.

Вскоре тоннель резко пошёл вниз. Поезд помчался ещё быстрее. Стены кабины завибрировали – от скорости, от бьющего в них ветра… но не только. Я ощутил, как вокруг забилось время. В какой-то момент пространство зарябило, и приборы сошли с ума, размахивая стрелками и качаясь рычагами. Меня замутило. Знакомый чугунный шар ударил изнутри затылка и прокатился по черепной коробке.

Но это значило только, что я близок к цели. И теперь я совсем не боялся. Совсем. Я вспомнил песню из прошлого про деревянную статую на носу корабля. Эта песня напоминала солёную, оранжевую и ветреную весну. И вот сейчас внутри меня было так же: качка, свежесть, соль, бушующие ветры и ощущение свободы. Свободы. Свободы! Вот в чём дело! Я наконец-то чувствовал себя свободным в этом несущемся вне времени поезде…

О да… Я был статуей на носу корабля. Либо сумею сделать то, что задумал, и вернусь в родной порт, либо разобьюсь на бешеной скорости. Но Фуфур не достанет меня ни так ни так. Ей никогда больше не добраться до меня. Никогда.

И я издал ликующий вопль, и только сделал это, как поезд встал – огромная махина металла просто застыла как вкопанная. Меня бросило на приборную доску, и щекой я вызвал целый веер сигналов: взвизгнули динамики, а фары выдали радужную какофонию и остановились на светло-зелёной прерывистой индикации.

Не описать, какая пучина разверзлась внутри. Но снова, не успел я кануть в мутные воды отчаяния, как поезд тронулся вновь – но уже в другой реальности, в другом времени, по другую сторону временной петли.

Я подумал, что похож на человечка из компьютерной игры: он падает с большой высоты, ныряет в неведомые моря, несётся по рельсам навстречу поездам, выпрыгивает из горящих машин, и, кажется, в его лице не вздрагивает ни один мускул. Его нервы железные, его чувства нулевые, его лицо из картона.

Может быть, я становлюсь таким же.

Но так или иначе поезд нужно было вести, а то ещё непонятно, в какие глубины его занесёт по ветвящимся рельсам времени. Я дал круг по Полису, немного попетлял и двинулся к следующей знакомой мне временной петле – неподалёку от моего старого дома, где я жил ещё с матерью.

Там повторилось всё то же: набор скорости, резкий сброс, стоп, дрожь и новая ветка реальности. А дальше ехал уже по наитию, полагаясь на интуицию и полузабытую, единожды виденную карту временных коллапсов, что как-то ранним утром другой жизни притащил в кухню Веник.

Я сделал ещё три или четыре кувырка, вышел на Пояс Полиса – окружной маршрут, опоясывавший весь город, – и снова двинулся к «Самурайскому глазу». Там я планировал окончательно запечатать состав в кокон из временных помех, а затем вывести на окружные рабочие пути в окрестностях Полиса, которые тянулись аж до технических озёр. Если учесть разветвлённую, словно корневая система, сеть запасных, отладочных и роторных рельс, я мог бы кружить тут долго, очень долго. Столько, сколько понадобится.