Нина Линдт - Что случилось с Маргарет?

— Ты подумала над моим предложением?

От злости и бега по лестнице я задыхалась. Поэтому молча кивнула. Мне, похоже, не выйти отсюда.

Провожатый с бесцветными глазами преподнес мне чашу с голубой жидкостью.

— Пей, — велел Верховный жрец. — Или боишься?

Снова издевка в голосе. Насмешка более сильного над слабым. Проверка на трусость. Тварь иноземная…

Я с ненавистью посмотрела на него и залпом осушила чашу. Похоже, только это была не жидкость, а что-то вроде сжиженного газа. Прохладный воздух скользнул по горлу и вдруг разбежался сетью по всему телу. Меня скрутило, я упала на колени, начала давиться. Казалось, меня вывернет сейчас наизнанку. Наконец меня вырвало.

Рвота была прозрачной, а на темном полу зала практически незаметной, зато прекрасно был виден камушек ярко-зеленого цвета, по размеру похожий на жемчужину.

— Что это? — вытирая рот, спросила я.

— Твоя принадлежность Лоренции и Валерио. Но теперь ты моя гостья.

— Что, скормите мне другой камень?

— В этом нет необходимости, — ответил жрец и обратился к беловолосому: — Отведи ее. И приведи завтра.

Я далась в руки беловолосого, не сопротивлялась, не билась. Вдруг навалилось странное безразличие и безволие. Меня отвели обратно в комнату. Я рухнула на кровать и долго плакала. Миссию провалила, к Валерио не вернулась. Не верила жрецу, что он поможет отряду.

Через несколько часов вспомнила, что не услышала звука засова, когда закрылась дверь. Дернув за ручку, убедилась, что она открыта.

Я собрала сумку и выскользнула прочь. Но мой побег больше был похож на ночной кошмар: какую бы дверь я ни открывала, неизменно оказывалась в своей спальне. Поначалу я не сдавалась, будто у моего таинственного противника терпение могло закончиться раньше, чем у меня. Шла, упрямо распахивала двери, спускалась по лестницам и поднималась, но неизменно натыкалась на свою спальню.

В конце концов я так устала, что просто упала в постель. Впервые оказавшись одна, достала дневник Маргарет из сумки.

«Меня увезут из Розенбурга завтра. Со мной едет матушка. Она одна будет от семьи на свадьбе. Мне предстоит прожить в имении мессира Валерио все время до подготовки к торжеству. Мне страшно.

Все хожу по своей комнате, пытаюсь запомнить каждый ее угол. Никогда уже не вернусь сюда. Плачу все эти дни без остановки. Чужое все будет вокруг. Нелюбимое.

При мысли о том, что скоро выйду замуж, становится дурно. Вчера служанки меня решили подбодрить, рассказывали, как это приятно, когда мужчина обнимает тебя и ведет в постель, что мне понравится, что это только поначалу страшно и больно…

Я убежала от них. Не хочу слушать».

«Второй день в Лоренции. Мы прибыли вчера к обеду. Мессира Валерио не было дома. Нас разместили в лучших комнатах. Моя комната просто чудесная! Огромная, с красивой ванной комнатой, отделанной мозаикой, с удобным столиком для чаепитий, а окно выходит в сад. Матушка, правда, расстроила, заявив, что после свадьбы придется жить с мессиром Валерио в одной комнате. Сегодня прислуга явилась за моими распоряжениями. А я ничего не могла придумать, только попросила садовника посадить розы. Потом мне досталось от матушки. Она сказала, что я мямлила и вообще проявила себя как слабовольная хозяйка. А я слушала и удивлялась: разве я хозяйка?

Глупо. Я знаю.

К вечеру прибыл Себастьян! Как хорошо… Но с ним и моя беда.

Страшно мне…»

«Мессир Валерио хорош собой. Все-таки… очень хорош. Не помню его таким. Его любящий взгляд смущает меня, а сердце бьется… Может, получится полюбить его?

Сегодня все выехали кататься на лошадях, матушка чуть отстала, чтобы мы могли поговорить. Я слушала мессира Валерио, смотрела по сторонам и убеждалась, что смогу стать счастливой здесь. Он улучил момент, дотронулся до моей руки, и меня это прикосновение взволновало так, как волновала только моя беда.

Верю, верю, что смогу справиться с собой. Неправильная страсть отступит, я выйду за мессира Валерио, буду счастлива».

Я на мгновение прервала чтение. Упоминание о Валерио рождало во мне страсть и желание. Хотелось вырваться отсюда и мчаться к нему… Я еле сдержалась. Хорошо, что нет возможности покинуть это место. Иначе безумное желание увидеть его, почувствовать его взяло бы верх над разумом.

На следующее утро я решила быть хитрее: когда молчаливый мальчик принес завтрак, я выскользнула вслед за прислугой и пошла за ним по коридору. Он вскоре открыл одну из дверей, скрылся за ней, а я успела удержать ее до того, как она закроется. Но, шмыгнув с чувством торжества вслед за мальчиком, я не смогла сдержать вопль разочарования: передо мной снова была моя спальня! А мальчик исчез!

В отчаянии я метнула в стену коридора пресс-папье в виде красивого рубина.

— Выпустите меня отсюда! Выпустите!

Но в ответ была тишина.

Браслет жег плечо и с каждым часом становился все горячее. Видимо, Валерио беспокоился за меня. Я же больше всего на свете хотела оказаться рядом с ним. Готова была на стены лезть от чувства гнетущей тоски. Когда пришел седовласый мужчина, его бесцветным глазам предстало жалкое зрелище: я порвала на лоскуты простыню и одеяло, пытаясь бежать через окно. Но окно не открывалось и не разбивалось. Он как раз застал меня за тем, когда я, сломав ножку стула, пыталась выбить стекло.

— Идите за мной!

Я подчинилась, на ходу лихорадочно запоминая дорогу, потом вспомнила, что это бесполезно.

Меня опять ввели в зал. И снова в ней был только Верховный жрец, напоминающий куклу.

Седовласый подвел меня к трону и отступил.

— Сними маску, она тебе здесь не нужна, — предложил жрец.

— Не приказывай мне. Вы не мой хозяин.

— Как хочешь. Сегодня я послал отряд за лорентийцами.

Ну хоть какое-то облегчение. Но в этот момент браслет ожег кожу, и я невольно схватилась за плечо.

— Что у тебя там?

— Ничего.

Одно движение руки жреца, и седовласый подскочил ко мне с намерением сорвать рукав. Я увернулась, развернулась к нему, сделала подсечку и уложила на лопатки. И тут же меня словно парализовало, я лишь успела повернуться к жрецу. Это он каким-то образом воздействовал на меня.

— Я отпущу тебя, — голос под маской звучал хрипло и глухо, — но если ты совершишь еще какую-нибудь глупость, я с тебя шкуру спущу.

Я задыхалась от бессильной ярости. Седовласый поднялся и, пока жрец удерживал меня, сорвал рукав. Жрец отпустил меня. Я покачнулась и еле удержалась на ногах.

Все, что хотелось сейчас, — подбежать к нему, сорвать маску и набить морду. Но я понимала, что любое мое движение в его сторону грозит наказанием.

— Когда ты появилась здесь, я думал, лорентийцы совсем с ума сошли, раз делают Пифиями безродных террианок. Но у тебя отличные боевые навыки, Самвел — один из моих лучших воинов. Уложить его на лопатки практически невозможно. Ты же сделала это легко, он даже не успел защититься. Теперь я понимаю желание Валерио удержать тебя. Но я не понимаю, почему ты так сильно хочешь быть его Пифией. Это все равно, что быть рабыней.