Стивен Эриксон - Дань псам. Том 2 [litres]

Вол тащился со скоростью животного, для которого время не имеет никакого значения, что, вероятно, было мудро с его стороны. Шедший рядом человек с хлыстом периодически охаживал его по бокам, но скорее по привычке, чем из спешки. Плетеные кожаные ремни были не самым тяжким грузом, и, если погонщик удачно подгадает время, может статься, в поселке ему удастся выпросить себе обед и только потом уже пускаться в долгую дорогу обратно в город. Солнце к тому времени начнет клониться к вечеру, станет прохладней. А по нынешней жаре ни человек, ни вол спешить не собирались.

Поэтому неудивительно, что одинокий пеший путник довольно скоро их догнал, и после непродолжительной беседы – всего по нескольку слов с каждой стороны да звякнувшие монеты – телега сделалась тяжелей, хотя и не настолько, чтобы вол начал издавать возмущенные звуки. В конце концов, это было делом его жизни, определяющим само его существование. Сказать по правде, он уже почти и не помнил свободы, того, чтобы он куда-нибудь брел без тяжести за спиной, без постоянной дрожи в костях от громыхания по брусчатке колес, то соскальзывающих в выбитую в камне колею, то выбирающихся обратно.

Неторопливое помаргивание, тучи пляшущих на жаре мух, хлещущий по бокам хвост, пятна крови на бабках и груз, который нужно перетащить из одного места в другое. И рядом с ним тоже – прищур налитых кровью глаз, тучи пляшущих мух, пятна крови от укусов и груз, который нужно доставить по назначению. Вол и погонщик – параллельные годы бессмысленных жизней. Но на сей раз есть и отклонение от нормы – сидящий на телеге, свесив ноги, человек, его разбитые сапоги, сочащиеся мозоли, а в глазах темный вихрь, но не им адресованный, и вообще не их дело.

В лиге от поселка мимо них прогремела затейливо украшенная лакированная карета на листовых рессорах, окна ее были плотно закрыты, не пропуская жару и пыль.

Сидевший сзади в телеге смотрел, как она приближается. Погонщик – как она пронеслась мимо. Вол же видел, как она удаляется на скорости, с которой ему никогда не сравняться, даже если б он вдруг захотел, что, впрочем, было исключено.

Дураком Снелл не был, и, когда сплетенный из разноцветных веревок мячик подкатился к двери, а Кроха на него уставилась, словно ожидая, что тот волшебным образом вернется к ней в грязные пухлые ручонки, он поспешил на помощь – а оказавшись рядом с дверью, метнулся наружу и был таков.

Он услышал крик Беллама, но Снелл уже несся прочь, и к тому же этот тупой болван вряд ли решится оставить малявок, верно? Нет, Снелл удрал от него мастерски, да и без особого труда, потому что умный, а всякие уроды могут сколько угодно ему грозить, победа все равно останется за ним, он ведь всегда побеждает, потому что умный!

По улице, потом в переулок, сквозь дыру в заборе, через узенький двор – из-под ног врассыпную бросились куры, – дальше, где штабеля кроличьих клеток, перелезть следующий забор, двадцать шагов вперед по Кривому переулку и налево по грязи – в этом месте канализационная труба дала течь. Узеньким проходом из-за вони и остального никто не пользовался, он метнулся туда, в драных мокасинах захлюпала моча, но на том его конце – Кошельная улица и свобода.

Лучше б ему удалось прихватить малявок, чтобы продать. Еще лучше, если бы у него остались его деньги. Сейчас у Снелла не было ничего. Но зато его не поймают. У парней постарше есть знакомства в банде, которая орудует в Напастином городке, прихватывая все что можно, с протискивающихся свозь толпу торговых фургонов. Если Снелл туда попадет, он ведь окажется за пределами города? Тогда пусть его хоть всю жизнь ищут!

А он там разбогатеет. Быстро пойдет на повышение, сделается вожаком банды. Будет всем страх внушать, да что страх – ужас! Купцы будут платить ему лишь за то, что он не станет их грабить. Тогда он купит себе усадьбу и наймет убийц, чтобы разделались с Белламом Номом, и Скаллой Менакис, и Мурильо. Родительские долги он выкупит, и они теперь будут уже ему платить каждый месяц – разве не здорово? Великолепно! Сестер отправит на панель, и накопит со временем достаточно денег, чтобы прикупить себе какой-нибудь титул, войти в Совет, объявить себя королем Даруджистана – и вот тогда он понастроит вокруг достаточно виселиц, чтобы повесить каждого, кто его обидел.

Он несся сквозь толпу, а мысли были где-то еще, в будущем – пока отдаленном, но уже на расстоянии вытянутой руки…

Потом ему дали подножку, и он со всего размаху грохнулся на мостовую, да так, что одно плечо и бедро сразу онемели. Над ним стоял Беллам Ном, запыхавшийся, но довольный.

– Хорошо бегаешь, – похвалил он.

– Мяу и Кроха! Ты их бросил…

– Да, запер. Потому и подзадержался.

Нагнувшись, он ухватил его за локоть и вздернул на ноги, вывернув руку так, что Снелл взвизгнул от боли.

Беллам потащил его в обратном направлении.

– Я тебя потом убью, – прошипел Снелл и сморщился, потому что Беллам еще сильней скрутил ему руку.

– Такие, как ты, на это всегда и рассчитывают?

– На что?

– На то, что мы – не такие гады, как вы. Что мы еще много раз задумаемся, прежде чем, скажем, шкуру с тебя содрать. Или колени раздробить. Глаза выдавить. Хочешь меня убить? Да на здоровье, только не удивляйся, Снелл, если я первым до тебя доберусь.

– Ты не можешь, это преступление будет!..

– Не могу? Почему бы это? Сам-то ты вроде считаешь, что можешь, как только тебе захочется, как представится возможность. Знаешь, я ведь не Скалла Менакис. И не Мурильо. Они люди… цивилизованные. А я, Снелл, я вроде тебя – только постарше и поопытней.

– Если ты мне что-нибудь сделаешь, с тебя Мурильо спросит. Ты сам сказал, он не такой, как мы. Или Скалла. Она тебя на кусочки изрубит. Да, Скалла тебя изрубит, если па ее попросит, а он попросит!

– Тут ты, Снелл, серьезно ошибаешься.

– Почему еще?

– Потому что они даже и не догадаются, что это был я.

– Я им все скажу – как только они вернутся – все про тебя расскажу…

– До того, как признаешься, или после? В том, что ты сделал бедному Драсти?

– Это совсем другое! Я ничего ему специально не делал!..

– Ты его избил, наверное, даже убил, и бросил тело птицам. И никому ничего не сказал. Знаешь, Снелл, если я хорошенько попрошу, па твой сам тебя мне отдаст и только рад будет, вот не дай Худ соврать.

Снелл ничего не ответил. В нем сейчас пробудился настоящий ужас. Столько ужаса, что он его переполнил, потек свозь поры и по ногам. Этот Беллам – настоящее чудовище. Ему никого не жалко. Все, что он хочет, это мучить Снелла. Чудовище. Злобный демон, да, именно демон. Беллам – это все то, что неправильно с… со всем вокруг.

– Я буду хорошим, – захныкал Снелл. – Вот увидишь. Я исправлю, я все исправлю.