Татьяна Коростышевская - Кисейная барышня

— Понятно. — Крестовский задумчиво постучал кончиками пальцев по стопке книг на столешнице. — Наследил дядюшка изрядно, даже странно.

— Отчего же странно, — возразила Геля, — ежели наш магнат человек простой, не чародей, то вполне возможно, что об опасностях задуманного осведомлен не был. А помочь дочери — любого родителя долг. Вот он и помог в меру сил. Заказал у девицы нужных качеств аффирмацию добыть.

— Значит, Гертруда не к князю на Руян отправилась, а бумагу дочери Абызова доставить? — Мамаев заерзал на стуле. — К слову, барышня Абызова на острове к тому времени уже около двух месяцев отдыхала.

— Что твой новый приятель о ней рассказал?

— Аркадий Наумович? О, он был многословен. Серафима Карповна капризна сверх всякой меры, гордячка, кокетка, деньгами направо и налево сорит.

— Я бы тоже на ее месте сорила, — вставила Попович, — при таком-то папеньке. А отчего гордячка и кокетка?

— Я догадываюсь, что сладкоречивый кузен от нее отказ получил.

— Очень по-мужски, — одобрила Геля саркастично. — Отказала, стало быть, кокетка.

— Ваши суфражистские мысли, Евангелина Романовна, — сказал Крестовский, — вы изложите нам в другое время, приватное. Эльдар, продолжай.

— Ну что еще. Собою хороша, не умна особо. Пустышка, кисейная барышня. Четыре года провела в частном пансионе одной из французских провинций.

— В Арассе?

— Возможно. Аркадий Наумович в географии несилен. В юном возрасте прошла проверку на чародейские способности, которая выявила полное оных отсутствие. Покинула пансион раньше положенного после скандала. Господин Бобынин в тонкости не посвящен, но думает, имела место быть любовная история. Вернулась в Берендию и еще четыре года проживала на родине, в Загорске. Летом этого года появилась в столице, чтобы пригласить на отдых свою кузину Наталью Наумовну Бобынину, девицу двадцати семи лет.

Мамаев помолчал, припоминая еще какие-нибудь подробности, затем сообщил:

— На этом про Серафиму Карповну все. Сам господин Абызов для нас сейчас недоступен, ибо, по сведениям племянника, пребывает за пределами империи в деловой поездке.

— Понятно. — Крестовский опять постучал по книгам на столе: «Списку старых и честных родов Берендии» и «Толкованию сновидений Г. Артемидора Свенского».

Иван Иванович побледнел так, будто готовился упасть в проникновенный обморок.

Я могла и далее наслаждаться забавным видом, но решила обморочного успокоить:

— Не в том смысле спать, Ванечка, а в самом приличном.

— Ты пьяна.

— Не спорю. — Пиво пузырилось во рту, я с усилием его проглотила. — Просто рассказать тебе хочется побольше, а у нас времени нет.

Я сложила на столе ладони и опустила в них лицо. Никогда ни на что времени нет. Что ж ты так с князем напортачила, Серафима? Почему осторожность не проявила? Обрадовалась, что сможешь одним махом все свои тревоги побороть? Ну вот и страдай теперь. Еще и папеньку под удар поставила. Плохая, плохая дочь.

— Фима!

— Чего? — подняла я голову и охнула от резкого щелчка по кончику носа.

Зорин, отвесивший этот унизительный щелбан, заглядывал мне в лицо с участием.

— По какому праву? — возмущенно завопила я, но запнулась, осознав, что трезва как стеклышко, и закончила совсем уж жалобно: — Только хмельное зазря переводить. Твое счастье, что сам за это платить будешь.

— Ты и так бешеная, — улыбнулся чародей, — боюсь, не управлюсь, если опьянеешь.

Я обиделась, потом передумала обижаться, очень уж у Ванечки улыбка красивая была.

— Тем более к нам на борт господин Отто поднимается, я решил, что ты с ним побеседовать пожелаешь.

Ступени уже нестройно скрипели под шагами Карла Генриховича.

— Простите великодушно, Серафима Карповна, — поклонился он, — неожиданные обстоятельства заставили меня нарушить ваш…

— Присядьте, — предложила я. — Да на вас лица нет!

— Торопился. — Лекарь приник к поданной хозяином кружке. — Боялся не успеть. Ведьма, к которой мы с вами завтра собирались наведаться, до условленного времени не доживет.

— Отчего же?

— Да кто их, ведьм, разберет. Только позвала меня к одру да потребовала, не медля ни минуты привести к ней блаженную деву, что сонного кота для себя добыла. Вас, Серафима Карповна. И, заметьте, когда я с ней о встрече договаривался, о том, кого именно с собою приведу, не упоминал.

— Блаженную, это значит — безумную? — переспросила я недовольно.

— Не обязательно, — сказал Зорин. — Иногда так дурачков называют.

— Сами вы, Иван Иванович, дурачок. Иван-дурак!

Карл Генрихович нашу перепалку наблюдал с удивлением, но все же заметил:

— Блаженство есть также наивысшая степень счастья.

— Учитесь, Иван Иванович, как дамам комплименты говорить, — улыбнулась я лекарю, на Зорина не глядя. — Вам-то это, положим, не пригодится, но хоть теорию изучите.

Когда я все же соизволила бросить взгляд на чародея, тот уже расплачивался с хозяином.

Искомая ведьма по имени Агата обитала в деревеньке верстах в трех от ресторанчика герра Хайманца. Доктор сообщил об этом без радости. Он за сегодня уже набегался, разыскивая меня на променаде в том числе.

Зорин предложил лекарю отдохнуть за кружечкой-другой пива:

— Вы свой долг исполнили, дражайший Карл Генрихович.

Я горячо это предложение поддержала и расцеловала лекаря в пергаментные щеки, выражая благодарность.

— Так, Фима, — сказал Иван, когда пришвартованный катер уже скрылся за холмами, — еще раз объясни мне, зачем мы туда идем.

— Да не знаю! Пытаясь Маняшу отыскать, я излишне широко сети раскинула, а теперь вроде и без надобности ведьму допрашивать. Эта Агата одна из двух, которым после пленения Крампусом выжить удалось.

— Интересная персона, — решил Зорин. — Да и Карл Генрихович бегал, старался вам встречу устроить, надо уважить старика.

Улыбка моя, обращенная к чародею, лучилась благодарностью.

— А скажи-ка, Фима, куда ты еще сети забрасывала?

Перечисляя все свои действия, я смущалась, но Иван меня похвалил:

— Умница. Обычно, когда следствие ведется, надо не менее трех версий разрабатывать одновременно, чтоб ничего не упустить. Не желаешь в сыскари податься, конкуренцию мне составить?

— Не женское это дело.

— Я тоже так раньше думал, — с шутливым раскаянием вздохнул чародей.

Догадавшись, что думает он сей момент про сушеную воблу Попович, ускорила шаг.

Мы действительно не заплутали. Старичок, отдыхающий на табурете прямо посреди улицы, указал нам нужный дом.

— Только она отходит уже, — предупредил он, — Агата-то. Видите, крышу уже разобрали.

— Что он имел в виду? — Иван посмотрел на горстку черепицы, лежащей в пыли.

— Когда ведьма умирает, родные над ее телом дырку в потолке делают, чтоб душа без помех воспарила. Маняша сказывала, мучаются ее сестры долго, особливо ежели дар свой потомству передать не успели. Шутила еще, что всю жизнь ведьма только забирать горазда, а в конце все равно отдает.