Татьяна Коростышевская - Кисейная барышня

— Тебя расстроила смерть кота? Но он ведь сам на меня напал, ты же видела!

Воспаленный взгляд Анатоля остановился на моих коленях. И, в отличие от канцлера, он перспективность открывающегося вида оценил.

— Огненная Серафима! — И волдыристая от ожогов ладонь попыталась залезть мне под подол.

— Ав-р-р, — прозвучало гулко и громко, — ав-р-р…

Мы с князем синхронно повернулись на звук. Из камина вылетело чадное облако, я, кашляя, потерла заслезившиеся глаза.

— Какого?.. — начал Анатоль, запнулся, застыл.

Из клубов дыма выступал невиданный зверь: размером с упитанного пони, полосатый, черно-белый, с шерстяными кисточками на острых ушах.

— Гаврюша? — спросила я хрипло. — Это ты, разбойник?

Князь выругался, подобрал с пола обломок сабли и выставил его перед собой.

— Ав-р, — сказал ему Гавр и еще до того, как последний гортанный звук истаял, раскинул над спиной блестящие кожистые крылья.

Анатоля будто ветром сдуло, васильковые глаза проследили княжескую ретираду, потом посмотрели на меня.

— Ав-р?

— Красавец, — кивала я радостно, повиснув на мохнатой шее. — Самый красивый в мире кот, который не кот. Как же я рада, что ты жив, разбойник… Это поэтому ты все спиною маялся, у тебя крылышки резались?

Гавр уютно по-кошачьи урчал, только от мощности издаваемых им звуков дрожали осколки, усыпавшие пол. Пока я рыдала от того, что горе отступило, питомец буднично сложил за спиной крылья и стал выуживать из мусора съедобные кусочки.

— Фу, разбойник, — ласково сказала я, — негоже чудо-зверю объедками питаться. Пойдем посмотрим, куда все подевались. А после я тебя, как полагается, покормлю.

Мы вышли из библиотеки. Служаки в черных мундирах, которых оставили охранять дверь, при виде Гавра прижались к стеночкам.

— Где Брют?

— Наружу все вышли, — ответил ближайший к нам страж. — Там коллизия образовалась…

Кивнув, я двинулась к выходу, уверенная, что Гаврюша последует за мной. Коллизия у них. У меня кот, между прочим, которого кормить надо, не до ваших мне коллизий.

— А если тебя у меня отобрать вздумают? — подумала я вслух. — Посадят в клетку да начнут билетами за посмотр торговать?

Гаврюша заворчал что-то довольно саркастичное, де «пусть только попробуют, видали мы этих отбирателей с гарниром из белых тапочек».

Я завязала на поясе шестой узел и вышла на крыльцо. Коллизия выглядела престранно и крайне многолюдно. Присутствовала во дворе толпа освобожденных из часовни, занятая приведением в чувство сомлевшего князя Кошкина. То есть его сиятельство сначала до гостей добежал, а уж после в обморок брякнулся? Ну что скажу, высокий класс. Мне учиться и учиться.

— Ты канцлера не видала? — спросила я удачно подвернувшуюся Лулу.

Та с усилием перевела взгляд с обнюхивающего ее Гавра и махнула рукой:

— Приказные туда побежали, к обрыву.

— Это туда, где спуск на пляж обустроен? — Уточнила я, припомнив самолично исполненный чертеж княжеской резиденции. — Иван Иванович с ними?

Гризетка невежливо хмыкнула:

— Арестовали вашего разлюбезного, теперь вот за собой везде таскают.

Тут ее позвали, худой старик, стоящий в стороне от прочих, прикрикнул что-то гортанное, и она умчалась.

— А еще я силу приняла, — хвасталась я по дороге Гавру, за неимением прочих слушателей. — Сама в пламя превратилась. Так что, если ума лишусь, хихикать начну или тараканов есть, особо не удивляйся.

Кот пообещал удивления не выказывать.

Приказные обнаружились у обрыва. Иван был на голову выше двоих служивых, что стояли у него по сторонам. Крестовский отирался чуть позади Брюта, канцлер же что-то довольно экспрессивно втолковывал странному одноглазому, из-под треуголки на плечи спускался водопад украшенных бусинами косиц, отвороты ботфортов доставали до щиколоток, за алым кушаком торчал кривой ятаган.

— Явилась, воришка! — закричал ряженый и, сорвав с себя треуголку, помахал мне. — Подходи, скандалить буду! Узрите гнев капитана Артемидора, смертные!

По-берендийски говорил он с чудовищным акцентом, растягивая гласные, спотыкаясь на шипящих и ставя ударения в самых нелепых местах.

С обрыва открывался вид на бухту, там на волнах покачивалась настоящая пиратская шхуна, ну то есть настоящая воображаемая пиратская шхуна, с черными парусами и потрепанным флагом с изображением мертвой головы.

Приблизившись, я присела в реверансе:

— Серафима Абызова…

— Молчи! — вскричал пират и стукнул меня по плечу треуголкой. — Женщины должны молчать, пока мужчины решают их судьбу.

Он развернулся к канцлеру:

— Видите, юноша, это мой кот! Мой! Кот Артемидора! Я желаю… Нет, я требую сатисфакции. Эта женщина должна искупить, должна…

Канцлера обращение «юноша» слегка фраппировало, он даже оперся на руку Крестовского, будто не в силах устоять на ногах.

— Фима, — негромко прозвучало у плеча. — Ты как?

Я повернула голову и прислонилась к Ивану.

— Как ты? Тебя арестовали?

Зорин отодвинулся, увлекая меня чуть в сторону, на запястьях его звякнули кандалы.

— Это ненадолго, — пожал он плечами и улыбнулся. — Хотел против князя аффирмацию использовать, да не успел.

— Если бы не ты, я бы уже стала княгиней Кошкиной и самой несчастной женщиной в мире. Хочешь, скажи сызнова: «Серафима, жги!» — и мы к лешему спалим тут всех и вся.

— Я тебя пробудил…

— Вот и возьми ответственность. — Мне пришлось схватить его за шею и привлечь к себе, чтоб не перекрикивать бушующий неподалеку скандал. — На других дев либо женщин даже глядеть с этого дня не смей.

— Дурочка, — шепнул Зорин и поцеловал меня быстро и сильно. — Маленькая загорская авантюристка.

Один из охранников многозначительно кашлянул.

— Этот ряженый кто? — спросила я Ивана, прервав поцелуй и чинно встав рядом.

— Гуннар Артемидор Свенский.

Имя мне ни о чем не говорило.

— А надо ему чего?

Тут Гаврюша, требуя внимания, боднул чародея.

— Он говорит, — Зорин кота погладил, — что ты похитила его питомца, и требует тебя к ответу призвать.

— В каком смысле похитила?

— Вытащила из его сна.

Небо неожиданно налилось серой влагой, у горизонта блеснула молния, море заволновалось, подбрасывая пиратский корабль. Я вспомнила, как лишилась чувств в руянской пещере, и, пробудившись, обнаружила рядом с собою ворчащего котенка.

— Он сновидец, что ли, этот Артемидор? Из Свении? Великий чародей?

— Великий — немножко не то слово, Серафима. Он единственный в своем роде. И теперь он желает тебя с собою в уплату долга забрать.

Звучало зловеще. Громыхнул гром, зигзаги молний расчертили горизонт, из-за него показалась целая флотилия парусных кораблей.

— Он сумасшедший? — спросила я Ивана. — Этот сновидец, который машет сейчас ятаганом перед канцлером Берендийской империи, он безумен?