Себастьян Кастелл - Тень рыцаря

– Погодите. Если вам приходится платить каждому рыцарю, который служит под вашим командованием, то кто же платит вам?

– Герцог, разумеется, – сказал Брасти.

– Но разве это не осквернило бы служение? – спросил Кест, наконец-то заинтересовавшись разговором. Кест не только был лучшим фехтовальщиком в мире, но и имел нездоровый интерес к бюрократии.

– Если бы мне платили, то это в самом деле замарало бы мое служение, – ответил Шуран. – В конце концов, мы же безгрешны.

Брасти уже собирался нагрубить ему, но Кест его перебил:

– Правильно ли будет предположить, что ваше служение не будет унижено в том случае, если герцог пожалует вас подарком в знак признания ваших благородных деяний?

Шуран кротко улыбнулся.

– Подобный дар стал бы подтверждением того, что я исполняю волю богов.

– И насколько часто это происходит?

– Я стараюсь совершать благочестивые деяния каждую неделю. – Он улыбнулся еще шире. – Всем известно, что по средам я особенно благочестив.

Я попытался прикинуть, какого размера требуется подарок, чтобы хватило на оплату более чем тысяче рыцарей, но цифры всегда были моим слабым местом, и я сдался.

– Значит, вы платите вашим парням, делясь с ним «дарами» герцога?

– Частично; этого лишь хватает на то, чтобы выплатить им минимальное жалование и покрыть кое-какие расходы.

– И откуда берется вторая часть?

Шуран знаком приказал своим парням замедлить ход и натянул повод.

– Это долгий разговор.

Валииана подъехала к нам.

– Почему мы замедлились?

Шуран показал на двухэтажный деревянный дом, стоявший в сотне ярдов от нас и почти скрытый от глаз деревьями.

– Впереди постоялый двор. Места там всем не хватит, но мы можем разжиться провизией и питьем и разбить лагерь поблизости.

– Я как-то путешествовала по этой дороге с матушкой. – Валиана запнулась и потрясла головой. – То есть, я хотела сказать, с прежней герцогиней Херворской.

В голосе послышалась грусть. Прошло лишь несколько месяцев с тех пор, как Валиана самым неприятным образом обнаружила, что никогда не приходилась герцогине дочерью.

– В любом случае, – продолжила она, – я почти уверена, что милях в десяти вдоль дороги есть постоялый двор получше, и там точно всем хватит места.

– Простите, миледи, – возразил Шуран. – Уже поздно, и я предпочитаю не загонять лошадей. Переночуем здесь, а утром приедем в Карефаль.

– Так если у них нет комнат, то в чем смысл? – спросил Брасти.

– Зато есть провизия для нас и лошадей, а еще кое-какое развлечение, которое, подозреваю, вам понравится.

– И молот герцога ударил, – пропел сказитель.

Несмотря на моложавую внешность певца, голос у него был глубокий и зычный, словно святой Анлас, Помнящий мир, сам вещал через этого человека. Свет камина бросал тени на стены большого зала, освещая красивое лицо сказителя; он походил на магическое существо. С прямыми темными волосами, доходившими до подбородка, короткими усами и бородкой по обычаю трубадуров. Наверное, им кажется, что так они выглядят солиднее. Или мудрее. Понятия не имею, зачем они их отращивают. На нем была синяя рубаха, черный камзол и такие же штаны, залатанные в нескольких местах, как я успел заметить.

Рядом с ним на табурете сидела женщина и перебирала струны короткой дорожной гитары, сопровождая его рассказ музыкой. Ее одежда также была синего и черного цветов, но внешность разительно отличалась. Светло-коричневые волосы, обрамлявшие круглое простоватое лицо, плотное тело без изгибов и женской чувственности. Благодаря музыке, которую она извлекала из своего инструмента (в основном простое арпеджио, но сыгранное мастерски), его посредственное выступление стало завораживающим.

– Но испугался ли наш герой могущества герцога? – обратился сказитель с вопросом к слушателям. – Отступил ли он хотя бы на дюйм, когда воины герцога пришли за ним?

За столами постоялого двора «На краю мира» сидело тридцать-сорок крестьян и торговцев, которые были настолько поглощены сюжетом или вином, что не могли ответить, поэтому трубадур продолжил рассказ. Он махнул руками, словно разгоняя табачный дам, который плавал в воздухе, поднимаясь из трубок зрителей.

– Он не испугался, друзья мои, ибо рука его была сильна, да, а голос… его слова – еще могущественней. Можно даже сказать, что он пел, подобно трубадуру!

Раздались смешки, но больше всех хихикал Брасти.

– Что вам принести, шкурники? – тихо спросил трактирщик, чтобы не мешать представлению, которое проходило в другом конце зала. – У нас есть пиво за три черных гроша или приличное вино за пять. А на ужин есть говядина за одного серебряного «вола».

Я пропустил «шкурников» мимо ушей. Большинство крестьян не знают, что это значит «драные шкуры», и не понимают, что это оскорбление. Хотя, может, и знают, но им все равно.

– Говядина у нас нечасто бывает, – продолжал трактирщик, склонившись к нам так, словно предлагал сделку века. – Почти так же редко, как и баранина.

– Возможно, потому что здесь «Край мира»? – спросил Кест.

– A-а, ну да, наверное.

– Вообще-то мы находимся не на самом краю мира, – заметил Брасти. – Понятно, что здесь уже почти юг, но все равно это не край земли. А если бы это и было так, то тогда каждый постоялый двор от Бэрна до Пертина следовало бы называть «На краю мира». – Брасти огляделся вокруг. – Да и вообще, это не столько постоялый двор, сколько трактир.

– Здесь есть комната, – сдержанно ответил трактирщик. – Значит, это постоялый двор.

– А где комната? – спросил Брасти.

Парень указал во двор.

– Там. Кровать есть и все как полагается.

– Разве это не конюшня?

– Лошадей там нет.

– Все равно это не…

– Слышь, шкурник, – перебил трактирщик. – Если тебе и твоим приятелям комната не нужна, то и платить за нее не надо. Хочешь называть это место трактиром, а не постоялым двором – да пожалуйста, сколько влезет. Вы трое чего-нибудь заказывать будете? Пиво – пять монет, вино – семь, говядина – один серебряный «вол» и три черных гроша.

– Погоди-ка, ты же говорил…

– То были расценки постоялого двора, а это расценки трактира. Доволен?

Я сунул руку в карман, отсчитал пять серебряных араморских монет с изображением вола. Выложил их на стойку один за другим.

– Пять порций говядины, – сказал я. – А к ним еще пять кружек пива.

– Что? Этого мало. Вы что же, шкурники, грабежом занялись?

Я махнул в сторону потрепанных зрителей, которые, сидя за столами, наслаждались ужином.

– У этих людей, похоже, серебра не водится, а они при этом едят и пьют. И говядина с бараниной тут частенько бывают, потому что Арамор славится своими стадами, – сказал я, ткнув пальцем в вола на монете. – А если еще раз употребишь слово «шкурники», то я тебе скормлю еще несколько черных грошей да передние зубы в придачу: утром, когда пойдешь до ветру, сможешь их пересчитать.