Себастьян Кастелл - Тень рыцаря

Я подумал о Валиане, как ей удалось пробиться сквозь стену к Брасти. Может, у меня с Дари тоже получится?

– Можем поговорить об этом, – как можно мягче сказал я.

– Можно задать тебе вопрос, Фалькио?

– Конечно.

– Твоя жена погибла лет пятнадцать тому назад?

– Да.

– Ты бы мог описать всё, что случилось в этот день и потом, каждую деталь? Она выкрикивала твое имя, когда ее убивали?

Я крепко сжал повод.

– Почему ты…

Дариана пригнулась ко мне.

– Ее же еще и изнасиловали, да? А ты в голове своей прокручиваешь, что с ней сделали? Все те мерзости и непристойности, которые они сотворили с ее телом? Представляешь лица мужчин…

– Прекрати! – крикнул я. – Да что, черт возьми, с тобой не так?

– Прости, – сказала она. – Полагаю, что воспоминания приносят тебе лишь боль.

– Каждый день, черт тебя побери.

Дариана наклонилась еще ближе.

– Хорошо, лучше думай о своей жене, если хочется поковыряться в старых ранах. А мои оставь в покое.

Она пришпорила лошадь и ускакала вперед.

Спустя пару минут ко мне подъехал Кест.

– Кажется, ты ей не нравишься.

– Мы просто говорили.

– Нет, ты не понимаешь. Когда она на тебя смотрит, в ее взгляде сквозит такая ярость – может, даже ненависть. Я не в первый раз это замечаю.

– Думаешь, она хочет мне навредить?

– Не знаю, но буду приглядывать за ней.

Я подумал обо всех драках, в которых мы бились бок о бок, начиная от боя с дозорными Трин в Пулнаме, заканчивая потасовкой с рыцарями из Лута на постоялом дворе «Красный молот» пару дней назад.

– У нее было достаточно шансов прикончить меня, если бы она хотела, – заметил я, хотя помнил то утро, когда проснулся парализованный с приставленным к горлу кинжалом. – Она могла бы сделать это, и когда мы оставались наедине.

– Правда, – сказал Кест. – И все же…

– Знаю, она меня ненавидит. И сейчас столько всего происходит. Наверное, все будут думать обо мне лучше, когда я умру.

Обычный человек, наверное, немного помолчал бы после этих слов, но Кест не терял время даром.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, буравя меня взглядом.

– Кажется, нормально, только двигаюсь немного медленней, чем обычно. Мысли блуждают. И просыпаюсь в таком диком ужасе, что, кажется, вот-вот обмочу штаны, но даже этого из-за паралича не могу.

Кест кивнул.

– Значит… всё не так уж плохо.

С моих губ слетел смешок.

– О! Во всем есть светлая сторона, даже в смерти от паралича. Например, не нужно беспокоиться, что я состарюсь и покроюсь морщинами.

Он внимательно смерил меня взглядом.

– Из тебя выйдет прекрасный труп, Фалькио.

– Все дело в параличе: в последние дни я отлично высыпаюсь.

– Слышал, что бессонница и хождение во сне – довольно распространенные симптомы.

– Но не в моем случае. – Я поднял руку с воображаемым кубком. – За герцогиню Патриану и неожиданные преимущества отравления нитой.

Он тоже поднял воображаемый кубок.

– Одно из которых – ее быстрая смерть.

Мы расхохотались, несмотря на то странное обстоятельство, что мы ехали по пути насилия, продвигаясь от места массовой расправы к следующей битве, лишь ненадолго утешаясь присутствием друга. И когда эти мимолетные искры счастья рассеивали тьму, мы пытались сполна насладиться моментом. Поэтому я не сразу задал ему вопрос, о котором думал уже много дней:

– Как ты думаешь, как долго мне осталось?

Он блеснул глазами и уставился на дорогу, лежащую впереди.

– Я не лекарь, Фалькио. Я не знаю…

– Да ладно, – сказал я. – Ты же можешь подсчитать, сколько времени нужно, чтобы вытащить клинок из ножен в дождь и ясный день. И каждый раз прикидываешь шансы, когда кто-нибудь косо смотрит в нашу сторону. Хочешь сказать, ты еще не выяснил, когда нита меня прикончит?

– Это… Я не знаю всех факторов. Несомненно, твой паралич длится всё дольше с каждым днем, и чем больше ты в нем находишься, тем более прерывистым становится твое дыхание: когда-нибудь горло сдавит спазмом, и если он не пройдет достаточно быстро, то…

– Как долго?

Кест поглядел на меня и тяжело вздохнул, словно мысль о моих симптомах влияла на его дыхание.

– Шесть дней, думаю. Может, семь. – Он снова отвернулся. Он всегда так делал, когда сам не верил своим словам. – Может, есть какое-то средство, которое поможет. Или яд все-таки покинет твое тело. Возможно, тебе станет лучше, если…

– Всё в порядке, – сказал я. – Шесть дней.

– Может, семь.

– Может, семь. За это время нужно каким-то образом найти того, кто убил двух герцогов с домочадцами, и понять, почему в Карефале лежат двести убитых.

– Возможно, это никак не связано, – заметил он. – Найл думал, что его убили дашини, – кем бы ни были эти рыцари, вряд ли они состоят в ордене ассасинов.

– Они могли выполнять приказ одного и того же человека, – возразил я, и отчего-то слова прозвучали фальшиво. – Нет, что-то тут не складывается.

– Почему?

– Дашини точны, быстры и смертоносны, как лезвие стилета. Они инструмент, который используется в тех случаях, когда необходима изощренность, они словно шепот в ночи.

Кест удивленно улыбнулся.

– Шепот в ночи? Ты в свободное время увлекаешься поэзией?

– Это всё из-за проклятых бардов! – пожаловался я. – Но только подумай: рыцари – это тупая сила и ярость, кувалда в руке силача. Их пускают в дело, чтобы всем заявить о себе – это все равно, что кричать с колокольни.

– То есть жители деревни угодили в ловушку между острыми клинками дашини и тяжелой кувалдой рыцарей?

– И кто из нас теперь поэт? – поддразнил я. – Но дело не только в этом. Кто-то вооружил крестьян, дважды. В первый раз еще до того, как кто-то услышал о Карефале, а затем – ударь меня, если я не прав, – их вооружили во второй раз, вскоре после того, как мы конфисковали их стальное оружие.

– Кто-то очень хочет развязать гражданскую войну в стране, – предположил Кест.

– Нет, дело уже давно к тому шло, на протяжении многих лет. Но кто-то решил поторопить ее.

– Трин – самый очевидный виновник.

– Почему? Она хочет править Тристией, а не просто восседать на престоле и смотреть, как страна раздирается изнутри.

– Она сумасшедшая, – сказал Кест.

– Сумасшедшая, но не глупая. – Я посмотрел на дорогу, приглядываясь к следам, оставленным рыцарями, за которыми мы гнались. – Кест, кто-то сознательно ввергает страну в хаос. Кто-то хочет, чтобы она сгорела в пламени войны.

Каждый час, проведенный в пути, в следующие два дня сам по себе стал для меня ядом. Я сильно устал и не мог собраться, бóльшую часть времени я боролся с дремотой, и каждый раз, когда наезжал на кочку или яму, я дергался, разрывая тяжелые объятья сна, и хватался за гриву своего бедного коня, чтобы не вылететь из седла. Время деформировалось: сначала оно сжалось – не успевал я моргнуть глазом, как полдня пролетало, – а затем начало немилосердно растягиваться, и мой ум блуждал от воспоминаний о резне, которую рыцари устроили в Карефале, к мыслям о том, кто станет следующей целью.