Элтэнно Хранимая Звездой - Владыка Острова

Первые думы, раз уж в голове прозвучало упоминание о Владыке, стали связаны с тем, что ему-то довелось спать ещё меньше, чем ей. Вряд ли тот сомкнул глаза в машине Лобаря. Да и в камере в полицейского участка тоже. Девушка испытала некоторое чувство вины из-за этого. А потом ещё хуже ей стало из-за воспоминаний об Антоне. Поэтому она осторожно приоткрыла веки и обнаружила, что островитянина рядом не оказалось. Его отсутствие заставило её стремительно подняться и испуганно осмотреться.

— Он вышел, — с ярко выраженным французким акцентом тихо произнесла ранее обратившая на неё внимание девочка.

— Мерси.

Ощущая ужасное смятение (ну наверняка ведь Остор в клозет направился!), Инга всё-таки высунула свой нос из шестиместного купе наружу. Варианты куда идти дальше легко разбивались о факт, что за стеклянными перегородками в левом тамбуре маячила знакомая спина. Можно было бы и успокоиться (никуда её спутник не пропадал!), но девушка всё-таки засеменила к тому. От звука знакомых пошаркивающих шагов Остор обернулся и приветливо поднял уголки губ. Наверное, это вышло у него чисто машинально, но ей намного легче стало произнести:

— Если доверишь часы, то могу разбудить тебя к нужному времени. Всё равно это мне спать не положено.

Инга и сама не поняла, в какой момент ей стало удобно обращаться к Владыке Острова на «ты». Остор меж тем пристально, словно оценивающе, посмотрел на неё. Но его серые усталые глаза на этот раз не испугали её.

— Соглашайся.

— Нет, пожалуй, вернее будет дать отдохнуть тебе. Я рассчитываю к моменту полёта измотать себя на столько, чтобы напрочь пропустить все открывающиеся живописные высоты. Летать должны птицы, а не люди. У нас нет для этого крыльев.

Шутливый ответ лишь усилил желание сделать хоть что-то хорошее.

— И всё же. Я настаиваю.

— Что-то надумала? — с некой неприятной настороженностью спросил он, и девушка даже обиделась.

— С чего бы это?

— Провожу параллели с Риэвиром.

При упоминании имени брата лицо островитянина на долю секунды скривилось от внутренней боли. В этот миг растаяли и все её обиды. Не одной ей сейчас было плохо.

— Зря. Ничего такого в моих мыслях нет.

— А что есть?

— Если серьёзно, — начала она, несколько тушуясь, — то мне не настолько хочется спать, чтоб погружаться в кошмар.

— Дурные сны всё равно лучше, чем ничего.

— Нет, дело не в сюжете. Сны я почему-то не запоминаю, — неожиданно для себя Инга осознала, что действительно расхотела спать из-за боязни, которую тут же и озвучила. — Дело в том, что, если ты прав… Уж, извини, но для того, чтобы поверить, что ты что-то забываешь, нужно прежде всего вспомнить о забытом! Дело в том, что сейчас я помню о тебе, о Риэвире, о моих родителях, об Антоне. Обо всё случившимся. А, выходит, что по пробуждении перестану о чём-то знать? Проснусь и стану какой-то другой Ингой? Или всё намного проще? Я вообще перестану существовать?

— Не стоит таких печальных мыслей. Чтобы перестать существовать, для начала надо прожить свою жизнь до конца.

— Или для этого достаточно утратить память о прежней жизни? — она с упрямой решительностью посмотрела ему прямо в глаза. — Воспоминания слой за слоем формируют то, кем мы являемся. Если они стёрты, то нет и человека.

— Наверное, я зря это делаю.

Вздыхая, но уже принимая окончательное решение, Остор протянул ей свои наручные часы.

Лисичка сжалась в клубочек, кутаясь в плед, на который налипла и грязь, и подсохшие кусочки растений, но затем, понимая, что так не согреться, встала. Ей было холодно. Она давно не ощущала холод, но сегодня он стал настолько явным, что на время занял все её мысли. В какой-то момент девушка даже поняла, что ноги привели её к Храму. Наверняка там было теплее, нежели снаружи. Быть может, местные жрицы окажут своё гостеприимство заблудшей душе? Или… всё проще? Она ведь и сама не может пойти туда. Она слишком страшится взглядов глубоких глаз, проникающих за изнанку мыслей. Она всегда их боялась. Даже когда была другой Лисичкой.

О прежней себе ей досталось много воспоминаний. Она помнила свою жизнь очень подробно. Причём, с момента самого раннего детства. Но та жизнь больше походила на платье, которое вдруг стало мало ребёнку, да и починке уже не подлежало. А потому его оставалось либо изорвать на тряпки, либо отдать кому-то, кто сделал бы тоже самое. Разве что на сердце стало спокойнее от того, что столь любимую вещь не довелось портить своими собственными руками.

А вот новая жизнь никакой наряд не напоминала. Лисичка ощущала себя обнажённой перед возникающими обстоятельствами.

«Это слуги Хозяина. Такие же, как и ни ты», — сказал Владыка.

«Такие же, как и ни ты», — в очередной раз эхом пронеслось у неё в голове.

Предположение Владыки Риэвира о том, что она не живая, единожды лишило земли под ногами. Но признать эту правоту оказалось легко. Нет! На тот момент было трудно, но теперь, когда Лисичка осознала, кем именно видели её прочие люди, то поняла, сколь то выходило простым. Проще.

Что сотворил с ней Пророк?

… Зачем он сотворил её?

… Зачем лишил покоя?

Уйма вопросов, остающихся без ответа, тревожила. И настойчивое желание знать мешало ей оставаться прежней. Спокойной. Когда она убегала от Владык и их людей, то понеслась без оглядки. Не выбирая направления. Но на самом деле бежала то Лисичка от себя. А ноги никогда не смогли бы унести её от неё же самой. И потому вид представшего посреди тропы Пророка донельзя разгневал девушку.

До этого, она не испытывала подобных чувств к нему. Теперь раздражала даже мягкая добрая улыбка и заботливый взгляд.

«Это слуги Хозяина. Такие же, как и ни ты», — сказал Владыка.

— Они сделали тебе больно.

Пророк редко спрашивал. Ему всегда всё должно было быть известно. И сейчас, когда он хотел проявить участие, то делал это привычным образом… А, может, на этот раз действительно знал?

— Не так больно, как ты, — нашла в себе силы ответить она, теребя край платья. Пророк посмотрел на бывшую прислужницу с искренним непониманием. И потому ей пришлось продолжить так, как было для неё возможно. — Почему я не человек?

— Всё начинается с малого, — он присел, взрыхлил пальцами землю, освобождая корни придорожного растения и, аккуратно взяв его в ладонь, поднял. — Для того, чтобы цветок родился, сначало должно лопнуть семя. Оно ещё не живо. Но уже и не мертво. И чтобы вырасти, ему нужно время. И судьба на то.

— Нет, — она энергично отрицательно замотала головой. — Я уже приходила в мир. Живой. И человеком.

— И прожила данное тебе, оставляя после себя семена. Моя память о тебе стала благодатной почвой для новых грёз.