Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

«Помоги, Сева, помоги!» – взмолилась она мысленно, но не нащупала нить, что связывала ее с ним.

Маргарита ничего не чувствовала. Она была огнем, который выдыхало чудище. Казалось, пылает само небо, сами грозовые тучи. Она стояла посреди пожара и дыма и только выхватывала взглядом своих: могучий мудрый воин с проседью в бороде; каменный ведун, светлоглазый и светловолосый; рыжий мальчишка; женщина небывалой силы и мать пятерых; целительница с пшеничной косой, смешливый паренек… За секунду охватила почти всех на холме, и что-то укрыло их от пламени. Остальные попытались сотворить щиты, но кто-то теперь кричал, поверженный ее стихией.

Из рваного тумана бежали люди. Трое мужчин, а за ними – неотделимые от самой Маргариты брат и сестра Муромцы. Маргарита раскинула руки, плетя неведомое им колдовство, они смотрели во все глаза и не узнавали ее.

Трава продолжала гореть. Кольца огня окружали только Старообрядцев. Один из них – Огненный – смело шагнул сквозь стену родной стихии и вспыхнул, огласив округу жутким воплем. Кто-то из целителей бросился ему на помощь, но свои же остановили его. Другая пленница подскочила высоко, призвав на помощь ветер, но пламя достало ее и там. Остальные притихли и больше не двигались. Лицо Огнеслава было мрачно.

Головы змея вились причудливо, оглядывали сотворенное, тело его янтарно вспыхнуло, словно под чешуей от голов до самого хвоста снова зародилось пламя. Колдуны, что стояли рядом, отпрянули, даже Ирвинг прикрыл рукой лицо, и только Маргарита не двинулась с места. Змей угловато вздрагивал, нутро его разгоралось, огонь рвал чешую, крылья трескались и опадали горячим пеплом, и наконец из едкого дыма выполз Илья Пророк в привычном своем обличии: борода нахватала травинок да колючек, старая рубаха оказалась прожжена. Он с трудом поднялся на ноги и заковылял к Маргарите.

– Освободи, сестрица… Все чужаки отныне – твои пленники. Прими мою службу! Освободи!

– Да как же мне тебя освободить? – удивилась Маргарита, но вопрос ее потерял всякий смысл, стоило его только произнести. Она знала как. Серп налился тяжестью, оттянул бедро, рука сама потянулась к нему, выхватила из ножен. Глаза Пророка благодарно блеснули.

– Не боишься?

– Не боюсь, сестра! Жажду! Простишь ли ты меня?

– Простила давным-давно.

Он плюхнулся перед ней на колени, задрал голову. Она замахнулась, серп описал дугу, засверкал. Ахнули голоса. Кто-то в ужасе вскрикнул. Она обернулась, но никого не было – вокруг лежала полутемная пустыня, очертания ее таяли, силуэты вставали на горизонте и опадали, как клубы пыли. Под ногами вздымался холм, справа крались гуськом мертвые дубы, слева вилось русло высохшей речки. Еще миг, и начнется рассвет. Лишь один человек отчетливо выделялся на фоне тусклых небес: мужчина с густой бородой и лукавыми глазами.

Они шагнули друг к другу и крепко обнялись. Она увидела свои тонкие костлявые руки поверх его суконного плаща и подивилась игре времени: мгновение назад она была полной сил юной девчонкой, а он – дряхлым стариком, едва стоявшим на ногах. За свои перевоплощения и много раз прожитые жизни ей суждено было состариться, возлюбленный брат же прожил стариком несколько сотен лет, а теперь снова был прекрасен и молод. Они улыбнулись друг другу.

– Прощай.

– Не забывай меня, Перун. Когда-нибудь свидимся, – сказала она.

Он пошел к краю выжженной поляны, серый пепел так и летел за ним, пока утренний туман не поглотил все его могучее тело целиком и не превратил в один из смутных силуэтов на горизонте.

Маргарита поглядела под ноги: от Ильи Пророка остались посох да красный узорчатый поясок. Она подняла их, покрутила в руках и наконец расслышала напряженное молчание, что повисло над Кудыкиной горой. На нее смотрели десятки глаз: выжидательно, испуганно, восхищенно… и серп, напоенный родной кровью, в ее руках задрожал. Вся сила древнего колдовства, которое когда-то смогла сплести Мара, вернувшаяся в явь, снова оказалась заточена в Маргаритином обрядовом ноже. Она подняла серп.

– Заречье всегда будет нуждаться в защите. Пройдет много лет, прежде чем кто-то снова решится вторгнуться сюда, но когда-нибудь это произойдет. Мой брат отслужил верой и правдой, и теперь он свободен. Но я могу выбрать иного защитника и обратить его змеем. Пусть в этот раз змей служит Заречью не по долгу, а по желанию. Пусть защищает это место не из чувства вины, а по любви. Ну что, найдется смельчак среди колдунов и колдуний, который сдюжит?

Голос ее был низким и тягучим, он разносился над горой, словно гром, тело горело от напряжения, от невозможной, невероятной силы, от неизведанной магии. Василиса подняла голову. Анисья с Митей застыли позади всех. Зато трое колдунов, что прибежали с ними, протиснулись ближе и ступили на холм. Один из них шел быстрее всех и вот наконец обогнул даже Ирвинга.

Вид его выразительных глаз и спутанных темных волос отозвался внутри Маргариты приятной болью. За свои жизни она перевидала стольких людей, что порой ей бывало достаточно одного лишь взгляда, чтобы все про них понять. Вот и про этого сразу стало все ясно: он вызвался, потому что готов служить ей. Он был из тех, кто взваливал на свои плечи ответственность за чужие поступки, ощущал вину, если не уберег кого-то от ошибок и гибели. Она ему улыбнулась. Этот добрый, хоть и суровый на вид человек заслужил любовь, он заслужил хороший крепкий дом и все дороги мира, чтобы беспрепятственно идти по ним в поисках редких трав и зверей, которые так занимали его ум. Он заслужил того, чтобы сердце его наконец успокоилось. Но он будет верен до конца своему выбору, если сейчас она примет его жертву.

Он внимательно смотрел, ожидая того, что последует за ее улыбкой. Но она только подмигнула ему и перевела взгляд на зашевелившуюся толпу. И снова мужчина. Коренастый, лысый, с добрым смешным лицом, похожий на огромного домового. Маргарита узнала Федора Кощеевича, но той, что готовилась вершить судьбу, это имя ни о чем не говорило. Она видела только фанатичный блеск в его глазах и детское счастье. Он так давно верил, порой всем наперекор, в треглавого Змея! И вся его семья столетиями верила и оберегала тайну. Он мечтал стать наставником в Заречье, потому что каждой клеточкой тела чувствовал Змеево присутствие. Что ж, он тоже был подходящим претендентом.

Она снова глянула на угрюмого мужчину с синими глазами. Ее к нему влекло: к его скрытым глубоко внутри печалям и там же запрятанным надеждам, к его необъятному теплу, которое он испытывал к юной девочке с серпом в руках. Он был готов отдать ей контроль над своим телом, готов был обернуться холодным чудищем, только чтобы быть ей верным и преданным, только чтобы загладить перед миром свои мнимые ошибки, которые совершил вовсе не он сам, а его брат – похожий на него, как тень.