Карина Демина - Портрет моего мужа

Если повезет…

Если нам всем повезет.

Демон оскалился. А я… я выдержала взгляд черных его глаз.

Рокот моторов сменился, Кирис же, склонившийся над телом Юргиса, сказал:

— Мертв. Его надо убрать. Йонас, поможешь?

Они выволокли тело в боковой коридор, а там и в каюту. Места стало больше, а… присутствие демона яснее.

— Что ты задумала, человечка? — тихо спросил он, перебираясь ко мне. Двигался демон на четвереньках, опираясь на полусогнутые пальцы рук и носочки. Спина его изогнулась треугольником, шея перекривилась и… и с каждой минутой Руты остается меньше.

— Ничего.

Я ведь и вправду ничего не задумала… план? Какой план… вот мелко задрожал корпус. И стало быть, Мар сворачивает якоря. Правда, убрать блокировочные ремни снаружи он не мог, поэтому некоторое время цеппелин еще будет привязан к ангару.

Но веревки треснут.

Начнется подъем, который ненадолго замедлит крыша. Впрочем, ее цеппелин проломит с легкостью. А дальше… небо.

Ветер.

Гроза.

Почему-то вдруг подумалось, что молния — это тоже своего рода энергия. Стандартные щиты способны поглотить и перераспределить ее, но мой рисунок эти стандартные щиты нарушил. И что будет если…

Демон погладил меня сведенными судорогой пальцами.

— Бойся, — сказал он шепотом. — Бойся… и когда мы будем падать, ты впустишь меня. Нам понравится быть вдвоем.

— Нет.

— Знаешь, люди хрупкие… настолько хрупкие, что стоит сдавить немного… — пальцы-клешни стиснули руку. — И кость хрустит… больно? Нет. Правильно. Я еще не хочу сделать тебе больно.

— Отстань от нее.

Йонас, пошатываясь, приблизился. А к рокоту двигателей добавился тонкий нервный звук. Продув включил? Это зачем…

Этна ждет.

Пусть ждет. И боли я боюсь. И… нас возили в музей «Грейцберга», крупнейшего цеппелина в новой истории. Возили, чтобы мы посмотрели не только на оплавленные искореженные силой осколки, сколько на закрытую панораму. Туда обычных посетителей не пускали, и я понимаю почему. Мы… мы все, как нам казалось, знали, чего ждать.

Как казалось.

Тела из воска.

В натуральную величину, созданные в деталях. Двести тысяч крон, потраченных на то, чтобы раз и навсегда запечатлеть картину чудовищной катастрофы.

Отказавшие на высоте в три тысячи футов двигатели.

Спуск.

И попутный ветер, вселивший надежду.

Сухой треск волн приемника. Мертвые голоса, в которых не слышалось страха. Двигатели? Бывает. Паруса раскрыты. Ход бодрый. И запасы газа позволяют продержаться в небе до появления буксира.

Музыка на борту.

Танцы.

Нельзя допустить паники…

Откачка блаугаза из баллона невозможна, поскольку насосы тоже отключились, но это ничего, есть ведь клапаны, которые открываются вручную. Нужно лишь отдать команду. И она следует.

Газ выходит.

Цеппелин снижается. Ему почти удалось добраться до ближайшего по маршруту острова. Маленький Тельпше, где только и имелось, что поле. Корабли сюда заглядывали редко, а потому на поле пасся скот. И единственный служащий не сразу понял, что происходит, когда в небесах появился объятый пламенем цеппелин.

Почему начался пожар?

Имела ли место трагическая утечка газа? Или неосторожность персонала? Несчастный случай, породивший искру? Блаугаз всем хорош, вот только загорается он моментально. «Гейнцберг» начал падение еще на подлете.

Сперва медленно, но когда пламя достигло баллонов, те стали взрываться один за другим…

Мы шли, притихшие, растерянные, еще недавно казавшиеся себе если не властелинами мира, то почти… мы слушали запись. И голос погонщика, отсчитывавшего последние секунды перед столкновением. Ему пришлось сбросить дополнительные баллоны, пока пламя не добралось до них.

Изолировать часть гондолы.

И он молился.

За упокой душ, не своей, ибо полагал себя виноватым, а тех, кто доверил ему свои жизни.

Мы касались оплавленных останков, ибо от столкновения генератор вновь заработал, правда, управляющие руны были разрушены, и поэтому случился всего-навсего стихийный выброс силы. Металл хороший проводник и в любом ином случае у пассажиров был бы шанс.

Небольшой.

Защита гондолы уже тогда делалась автономной с собственными накопителями, да и личные амулеты были у каждого второго.

Как выяснилось потом.

Не помогли.

Сила просто-напросто взломала контур, нагрев металл до полутора тысяч градусов, правда, на краткий миг, но… людям хватило и мига.

Там, в музее, меня мутило. И я знаю, что не только меня, но именно мне не простили бы открытой этой слабости. Там, в музее, я слушала тихий голос наставника, который рассказывал, что изначальный сбой произошел из-за малости.

Клемма отошла.

И рунический рисунок на отводящей цепи частично стерся, что привело к дестабилизации общего контура. Слабый поток силы просто рассеивался, а выброс — расплавил и рисунок, и медный кабель.

Здесь произойдет если не то же самое, то… почти.

Палуба вновь качнулась. А демон захихикал:

— Страшно-страшно-страшно… не бойся, я смогу защитить тебя. Моей силы хватит, чтобы наше замечательное тело выжило… и не просто выжило. Они все сгорят… уйдут… а мы придумаем собственную историю. Мы расскажем всем правду… почти правду…

— Нет.

Я… да, боялась, потому что чувствовала ненадежность корабля. А еще лучше прочих, пожалуй, понимала, что там, наверху, шансов выжить у нас нет.

Но я стиснула кулаки.

Это еще не повод уступать собственное тело демону. Стоило подумать, как корабль рванул вверх. Его, кажется, развернуло при подъеме, положило набок, и гондола соприкоснулась с полом, заскрежетала. А я полетела на стену, в которую и впечаталась.

В следующее мгновенье гондола легла на другой бок.

Если он собьет рисунки, то…

Сила будет поступать, а газ ее впитает, только вот без ограничения, он быстро дойдет до малой детонационной массы, когда хватит даже не искры, а тени ее…

Рывок.

И гондола выпрямилась.

Затем откуда-то сверху донесся протяжный стон, сменившийся хрустом. Мы пробивали крышу. Пол под ногами задрожал, чтобы в следующий миг накрениться. И я полетела, успев выставить только руки. Левую обожгло болью, словно кипятком. А меня уже швырнуло в другую сторону. Нос гондолы задрался.

Боль разлилась, парализуя пальцы.

Кажется, я заплакала.

Правда…

Очередной рывок. Удар. И темнота.

У Кириса почти получилось удержаться. При первом рывке его швырнуло на стену, и в бок впечатался острый угол стола. На пол полетела посуда, зазвенела, захрустела, рассыпаясь под чьей-то ногой. Он все же удержался.

И успел сгруппироваться, а потому второй удар почти не ощутился.

Он даже отметил, что мальчишка держится на ногах. Про сто стоит себе, как обычно, задумавшийся, не обращающий внимания на все, что происходит вокруг.