Анастасия Петрова - На пороге Будущего [СИ]

— Пятнадцать тысяч росит! — Евгения была потрясена. — Неужели есть люди, готовые заплатить столько за… за этого Сета?!

Галькари рассмеялся, потер руки.

— В Дафаре таких немало, моя госпожа. Да и в Киаре такое искусство пользуется популярностью. Может быть, вы захотите его купить? — с усмешкой спросил он.

Евгения ответила такой же усмешкой.

— Я бы с радостью, но, боюсь, муж не одобрит.

Художник, продолжая тихонько посмеиваться, провел царицу в соседнюю комнату и показал свои лучшие работы.

— Что поделаешь, в наших краях мало настоящих знатоков. Эти картины не оценили по их достоинству, поэтому они хранятся здесь вместо того чтобы украшать дворцы. Я буду счастлив, если вам что-либо приглянется.

Его беззастенчивая манера говорить о деньгах несколько коробила, однако талант Галькари не подлежал сомнению. Евгения равнодушно прошла мимо полотен, на которых торжественно, подобно земным мадоннам, восседали и вздымали руки олуди прежних времен. На взгляд царицы, Галькари лучше всего удавались батальные сцены, а также изысканные и реалистичные картины городской жизни. Она долго любовалась панорамой городского рынка, что начиналась справа с фигур двух философов, ведущих диспут под зависшим над ними утренним облаком, и заканчивалась слева группой уставших и довольных торговцев, несущих толстые кошельки в освещенный факелами трактир. Это было масштабное полотно, с сотнями действующих лиц. Оно понравилось Евгении своим жизнелюбием и многозначностью.

— Вот то, что я хочу купить.

— А как же ваши сестры-олуди? Они вам не понравились? В каждую из них я вложил немало труда.

— Простые люди нравятся мне гораздо больше. Сколько вы хотите за эту картину?

— Столько же, сколько за «Битву под Дафаром», — тринадцать тысяч.

Евгения подняла брови, но не стала возражать.

— Пусть будет тринадцать, но с условием. Вы ведь работаете по фреске? Я приглашаю вас в Киару сделать роспись входного коридора на ипподроме.

Галькари казался заинтересованным.

— У вас уже есть идея для такой работы?

— Это полностью на вашем усмотрении.

— Я буду счастлив прибыть в Киару, как только закончу Сета. И быть может, мы еще встретимся на днях в долине, госпожа. Вы ведь останетесь на праздник?

Евгения в досаде щелкнула пальцами. Она совсем забыла, что послезавтра начинался веселый праздник Сета. Ей никогда еще не приходилось встречать его в Дафаре. И пусть город ей не нравился, но внизу, в долине, эти праздничные дни должны быть особенно хороши.

Только иантийцы, которым природа подарила прекрасный климат и взяла на себя основные труды по облагораживанию земли, могли позволить себе в разгар лета неделю праздного веселья. Это было время всенародных гуляний. Горожане семьями выезжали на природу, раскидывали шатры по берегам рек и озер. Крестьяне забрасывали свои мотыги, доставали припасенные несколько лет назад бочонки с вином и закалывали теленка. Даже рабочие и мастеровые прекращали трудиться и вместе со всеми отправлялись пить и плясать. Не везло в дни Сета только полицейским, обязанным удвоить усилия по охране городов и селений от воров, которые, конечно же, не сидели без дела. Это был праздник лета и любви. Многие обрученные подолгу ждали его, чтобы сыграть свадьбу. В любой роще можно было наткнуться на обнимающуюся парочку, и никто в эти дни не смотрел косо на открыто целующихся влюбленных. Во фруктовых садах под Киарой Ханияр со своими помощниками возносил благодарственные молитвы духам земли, приносил им в дар фрукты и ягоды, и по всей стране служители культа делали то же самое, отдавая в жертву земле то, что она щедро дарила людям.

Хален и Евгения обычно проводили это время в царском домике в Хадаре либо на вилле неподалеку от столицы. Общий праздник был вместе с тем и глубоко личным, семейным торжеством для большинства иантийцев, и пока одни пировали и плясали в большой компании, другие предпочитали уединиться с близкими людьми.

Было бы прекрасно задержаться здесь хотя бы на первые пару дней, к тому же Евгении казалось, что уезжать из такого красивого места накануне важного события просто невежливо. Наверняка жители Дафара уверены, что царская чета останется праздновать с ними.

— Возможно, мы и впрямь еще увидимся, — сказала она. — Сегодня я пришлю за картиной. Да, еще кое-что, — вспомнила она. — За долиной, слева от дороги, есть пещера с древними рисунками. Посоветуйте мне художника, который мог бы сделать с них копию.

— Зачем вам это убожество? — удивился Галькари.

— Это не убожество, а творчество наших с вами предков. Вы же учились своему мастерству на образцах, оставленных вашими предшественниками. Вся наша живопись в каком-то смысле вышла из этих наскальных рисунков.

Галькари поцокал языком.

— О каких предках вы говорите? Те дикари, что оставили примитив в темной пещере, не имеют ни ко мне, ни тем более к вам никакого отношения. И зачем копия? Неужели вы, — он сделал большие глаза и даже театрально закрыл лицо испачканной в краске рукой, так что остались видны одни брови, — неужели вы хотите и эти первобытные каракули перенести на ипподром?

— Не будем спорить об этом, — сказала царица. — Прошу вас, пошлите кого-нибудь из своих учеников в пещеру с наказом перерисовать все изображения, что там есть, включая и современные рисунки на камнях. Если мы уедем к тому времени, как они будут готовы, перешлите их в Киару через губернатора.

Галькари молча поклонился, проводил ее к двери.

Оказалось, у Халена и в мыслях не было уезжать до начала праздника. На следующий день Евгения встретила Сериаду, Айнис и Камакима — они присоединились к Фарадам специально в честь праздника Сета. Через день рано утром шумная кавалькада всадников и украшенные лентами экипажи отправились в загородную резиденцию губернатора. Чтобы дать проезд царскому кортежу, полиции пришлось разгонять толпы горожан, которые тоже спешили покинуть город.

Губернаторская вилла находилась на противоположном от города склоне долины. С балконов дома долина казалась чашей, края которой обрамляли невысокие, наполовину выветрившиеся горы. Внизу были беспорядочно разбросаны сады, виноградники и луга. Над ними парили орлы, и иногда облака опускались ниже уровня скалы, окутывая долину дымчатым одеялом. Несколько деревьев, уцепившихся корнями за край обрыва, возносили над домом искривленные стволы, и в их кронах круглые сутки шумел ветер. С другой стороны дома простиралась ровная лужайка, а дальше начинался густой лес, поднимавшийся в горы. Через лужайку струился быстрый холодный ручей, обогнув ограду, падал с обрыва вниз и разбивался о камни сверкающими брызгами. Вскоре на темно-зеленой траве расцвели расписные шатры. Их полотнища надувались под ветром, вокруг кивали синими, желтыми, алыми головками цветы.