Екатерина Горина - Морок [СИ]

— Так, очень быстро расскажу. Ты у нас будешь жертва любви, поэтому ничего не бойся. Там одни женщины, истинные девы, так что самое большое, что ты от них получишь за непрошенное посещение — это обильные слёзы. Я с тобой буду везде, ты меня не увидишь. Услышишь шепот, увидишь туман — это буду я, — говорила толстуха Иннокентию, в то же время обходя углы комнаты, будто пытаясь что-то отыскать.

На самом деле ничего отыскать или спрятать в комнате было невозможно. Все её убранство составляло какое-то странное ложе: не то кровать странной изогнутой формы, не то стол подобно тому, на котором местные лекари вытягивают жилы из отрубленных рук и ног людей, чтобы завязать их узлом и тем самым остановить течение крови. Иннокентия передернуло, он вспомнил отвратительный запах подвала корчмы.

— Что мы здесь делаем? — тихо спросил он, пытаясь отогнать дурные мысли.

— То, что и задумали, — толстуха бросила свои бесплодные поиски. — Ты, кстати, знаешь, что Лея убила Бориса?

— Как?! — изумился Иннокентий. — За что? Лея? Как ты могла?

— А она у тебя очень ревнивая, — продолжила женщина. — Ты чего так? Обалдел? Ну да, новость не из приятных. Присядь вот пока, в себя приди.

Толстуха указала рукой на странное ложе в середине комнаты.

— Да присядь не бойся, — усмехнулась она. — Я тебе ещё и не такое расскажу.

Иннокентий повиновался. Толстуха продолжила свои поиски.

— Что ты ищешь? — спросила молчавшая до того Лея.

— Да в прошлый раз тут иголку обронила, никак найти не могу. Ты пока мальца своего успокой, видишь, он как дышит тяжело.

Иннокентий, и правда, стал часто дышать, жадно хватая воздух ртом. Ощущение было такое, словно поднявшийся на потолке вихрь вытягивает из него все жизненные силы, буквально воруя из легких воздух и отбирая возможность дышать.

— Что ты? Что ты, Кеша? Я и сама не знаю, как так вышло, — Лея наклонилась к нему и гладила по голове. — Прости меня, я не знаю… Мы все были усталые, не знаю, что на меня нашло, как во сне…

— Ага, как во сне. — усмехнулась толстуха. — А ты видела, как к нему королева подошла здороваться, всех бросила и сразу к нему — шасть.

Глаза Леи потемнели, она пыталась не слушать того, о чём говорит эта мерзкая женщина, девушка стала говорить громче с юношей.

— Поговори со мной, Кеша, скажи что-нибудь! Скажи этой бабке, чтобы она замолчала!

Но Иннокентий только смотрел, как телёнок на мать, хлопал глазами и молчал.

Толстуха гнула свою линию:

— И Матильде глазки строил. А ты как думала? Что? Такой вот недотёпа? Ага. А его все барышни в королевстве знают? Думаешь, случайно?

Лея почувствовала, как уши её удлиняются, становятся больше, и чем больше она запрещала себе слушать сплетни толстухи, тем выше, казалось, становились кончики ушей.

— Да я так в осла превращусь! — крикнула Лея.

— В осла? — усмехнулась толстуха. — А разве тебя ослы подкинули?

— Что ты знаешь об этом? — Лея метнулась к ней, придерживая правую руку, в которой уже поблескивало лезвие.

— Вот видишь, — спокойно ответила женщина, даже не попытавшись отклониться от девушки. — Я всё знаю. И, если говорю, что Кеша твой — ходок, то не напрасно.

Лея кинулась к своему любимому, начала его трясти:

— Скажи, скажи ей, что это не так!

Иннокентий смотрел на нее и улыбался. Это всё, что он мог сделать на тот момент, горло его будто было перехвачено широким ремнем сыромятной кожи, который, высыхая, глубже и глубже впивался в тело.

— Скажи, — Лея зашлась рыданиями. — Скажи!

— Да кто ж в таком признается, — подначивала толстуха. — Ты ж не призналась, что хотела с Борисом убежать?

Лея побледнела и затихла. Через мгновение толстуха хлопотала уже над харкающим кровью юношей.

— Ладно, некогда стоять, давай быстро уже сюда, хлопочи, — скомандовала толстуха Лее.

— А чем я могу помочь? Он умрет! — девушка зашлась в рыданиях.

— Как с вами тяжело! Косу черную доставай, вот тебе иголка, горло шей! — старуха протянула ей ржавую кривую иглу.

Лея поморщилась.

— Разве ж таким можно шить? Да я и не умею! Как шить-то? — отнекивалась девушка.

— Ну, а как корни деревьев ползут под землей, проникают в кротовьи норы, оплетают старинные клады, заплетают корни луговых трав, сплетают корни камыша, чтобы удержать воду и не пустить её на низкий берег?

— О чем ты, старуха? — грозно спросила Лея.

— Значит, это — правда? — Лея рыдала, глядя на толстуху.

— Всё — правда, моя девочка, ты Кешу зашей, мы ж не хотим, чтоб он умер? Нам он живой, ой, как нужен. Давай вспоминай свои колыбельные хорошие, баюкай мальца и шей.

— Я не ревниваа-а-ая! — всхлипывала Лея. — Я ведь просто помню, что меня бросили, как только я родилась. Обменяли на такую толстую, с розовыми щекаа-а-ами. Я пообещала, что всех, кто бросит, убью-у-у…

— Да, долгая у эльфов память, — вздохнула толстуха. — Кеша тебя не бросал, мне верь. Это я для дела приврала, чтоб ты взбесилась и из ревности кровь ему пустила. Шей давай. Он тебя никогда не бросит. Ну, если выживет, конечно….

Иннокентий дёрнулся, когда Лея воткнула иглу под кожу.

— Да ты усыпи сначала. Вы ж эльфы людей на любой лужайке лесной, на любом холодном камне, в любую зимнюю стужу усыпить можете, чтобы убить или для смеху ради.

— Он умрёт? — заливалась слезами Лея.

— Нет, во-первых, ты его штопаешь косой лесной бабы, помнишь, срезала в лесу? В той косе сила жизни огроменная, волосы из косы будут держать его на самом краюшке, а во-вторых, я ж тоже не с ума сошла, мы его обязательно оживим… Ну, вот как тебе сказать… Вот ты живёшь в Краю? Живёшь и живёшь себе. А ты не думала, что у него изнанка есть? Нет? У юбки есть, у кофты есть, у камня есть. Значит, и у Края есть? Только Край-то он не юбка, его просто так не вывернешь, тут приладиться надо. Юбку просто — схватил за оба конца и тряханул. А тут-то рук не хватит, чтобы схватиться. А ведь рубаху большую можно и по-другому вывернуть? С ворота. Ну, стало быть, через горло руку сунуть, там, где прореха-то меньше…