Екатерина Горина - Морок [СИ]

— Подойди же, — шепнула дева впереди него и улыбнулась.

— Это, оказывается, не так-то просто, — нашёлся Иннокентий. — Я пробую…

Отражение недовольно изогнуло бровь, но юноша этого уже не видел, так как старательно отворачивался от зеркальных поверхностей. Задача оказалась не из лёгких: смотреть вверх было как-то странно, девы могли догадаться, что он что-то подозревает. Глядеть вниз после страшной находки стало просто невыносимо. Всё, что оставалось, — это стороны, но там везде были эти глаза, в которых теплилась надежда. И раньше эта надежда грела сердце юноши, он был рад наконец-то помочь тому, кто в этом действительно нуждается, а не тому, кто просит помощи, чтобы навредить другому. Но теперь, когда Иннокентий уже понял, что не будет помогать прекрасным девам с той стороны зеркал, эти угольки надежды видеть стало больно. Неприятно, противно было от самого себя, ведь вот же стоит человек, и ему нужно помочь, ведь если бы не нужно было бы, разве б он просил? Да и даже если ему не нужно, всё равно разве можно отказать, если просят. Иннокентий как-то привык никому и никогда не отказывать. Ведь в том и соль хорошего человека, что он всем готов помочь. А Иннокентию приятно было думать о себе, как о хорошем человеке, и неприятно, как о плохом. А откуда человек знает, плох он или хорош? Конечно, из тех слов, что скажет соседка, из тех взглядов, что пронзят его по дороге, из тех правил, которым научила его мама. И ни в словах соседки, ни во взглядах, ни в маминых поучениях не было ничего о том, как можно отказать человеку и остаться при этом хорошим. Наоборот, было только одно — сам умри, но никому не отказывай.

Но вот сейчас какое-то внутреннее чувство подсказывало, даже не подсказывало, а орало в ухо Иннокентию, что, если он вот сейчас поможет бедным девам в комнате с безголовым трупом, он перестанет не только быть хорошим, но, возможно, и, вообще, перестанет существовать. Необходимо было именно отказать. Но отказать было, как бы это сказать, неудобно.

— Смелее! — зашептали девы. — Смелее! Иди ко мне…

Иннокентий мялся. Он просто не знал, что ответить. Надо было найти такие слова, чтобы и отказаться помогать, и чтобы это прозвучало вежливо, так, чтобы не обидеть никого, но и так, чтобы никто не подумал, что он плохо поступает.

Таких слов не было. И Иннокентий вскоре это признал. А не найдя вежливых причин для отказа, вздохнул и сделал новый шаг навстречу отражению.

— Сдурел! Назад! — тут же услышал юноша.

— Что? — переспросил Иннокентий.

— Иди ближе! — шептали девушки.

Иннокентий помотал головой, чтобы отделаться от странных звуков.

— Мне, должно быть, что-то послышалось? Какой-то морок напал! — Иннокентий встал, как вкопанный.

— Морок напал, — весело проговорил он снова, будто пробуя слова на вкус и тут же услышал новую порцию ругани в свой адрес.

«Морок напал! Спас тебя морок, дуралея. Вниз смотри — Казимир лежит, не сдержал девку. Ну, да ладно. Тьфу ты, какие вы тупые все попались мне. Наклонись, у старика бутылка — найди», — раздавалось у Иннокентия в голове.

С одной стороны, юношу это пугало, с другой, радовало: нашлась удобная и веская причина отказать девам в зеркалах. Он наклонился и обшарил штаны и камзол бывшего товарища, на поясе нащупал темного стекла флянчик.

«Этот, точно! Ну всё, падла, теперь по-нашему запоёшь! — ликовал внутренний голос Иннокентия. — «Девке банку покажи, скажи, пусть тебя в изнанку вернёт. Иначе банку об землю со всей дури грохнешь.»

— Что же ты медлишь? — печально проговорила дева в зеркале.

— Которой из них показать-то? — вместо ответа спросила Иннокентий.

— Что показать? — изумилась красавица.

— Это не тебе, — отмахнулся от неё Иннокентий. — Прости, я сейчас, подожди немножко.

Отражение нахмурилось и нетерпеливо сменило позу.

— А кому? — капризно поинтересовалась дева. — Тут, кроме нас никого больше нет.

Вместо ответа юноша показал ей флянчик.

— Знаешь, что это?

Отражение в тот же миг будто бы бросилось на него.

— Это моё! Отдай! Где нашёл?

— А тут, понимаешь, мой старый друг лежит. У него на поясе и нашёл, — ответил Иннокентий, едва сдерживая дрожь, чтобы не выдать собственный страх.

Сейчас его пугало всё: дева, которая застыла за серебряной поверхностью зеркал, внутренний голос, который, помимо обычных рекомендаций на уровне интуиции, теперь сообщал сведения о том, чего никак не мог знать, драгоценный флянчик, в котором неизвестно что находилось…

— Соврал, старик, — рассмеялась дева. — Так, с кем же ты разговариваешь?

— С внутренним голосом, — ответил Иннокентий, пожав плечами, словно для него это было самое обычное дело.

Дева в зеркале затряслась от хохота. Смеялась она так, что через несколько мгновений её голова покатилась по земле, а на её месте возник белый, местами с налипшими кусками гнилого мяса череп. Иннокентий отшатнулся, сделал шаг назад и, снова споткнувшись о тело Казимира, упал.

«Мерзкий старик, вечно под ногами путается,» — недовольно пробасил внутренний голос.

Иннокентий, не отрываясь смотрел на то, что только что было прекрасным девичьим лицом с алыми губами, изогнутыми нитями бровей и суетливыми искрами глаз.

На месте бархатных ресниц белели щербатые лысые дуги глазниц, делая чёрные дыры еще чернее и глубже. Иннокентию казалось, что изнутри черепа на него будто бы глядит еще кто-то, а потому он старался не слишком всматриваться в пустые глазницы. На месте густых волос осталась кровавая, лишенная кожи проплешина, с прилипшими к ней листьями дуба.

— Ну, что ещё говорит внутренний голос? — лязгнули кости о кости вопрос.

— Говорит, вернуть меня в изнанку надо…

— Хорошо, только без флянчика не верну, — ещё больше ощерился череп.

Иннокентий попытался отвернуться, однако мерзкая харя, казалось, была повсюду вокруг него.

— А что в нём? В флянчике?

— А внутренний голос не сказал?

Иннокентий отрицательно помотал головой.

— Волшебный порошок там, я посыплю на тебя и скажу, куда тебя доставить…

«Врёт!» — истошно заорал внутренний Иннокентий. — «Всё врёт! Скажи, что банку не отдадим, а в изнанку пусть доставит».

— А я не хочу в изнанку, — сопротивлялся Иннокентий.

— Не хочешь, не надо, а куда хочешь? — проскрежетал череп.

— Да я не с тобой пока что разговариваю, — резко ответил Иннокентий.

— С внутренним голосом? — поинтересовались челюсти.

— Да! — выпалил Иннокентий.

— Ты мне говори, куда хочешь, я тебя доставлять-то буду, — возразил череп.

«Скажи, что в изнанку!» — потребовал человек внутри.

— Не хочу! — отрезал Иннокентий.

— Ну не хочешь — не говори, будем тут с тобой стоять, пока не захочешь, — усмехнулось отражение.