Кристофер Мур - Подержанные души [litres]

– Не незрим, люди просто тебя не видят. А если привлечешь к себе их внимание, могут заметить.

– Тебе ж не нужно было быть голым на этой работе, правда?

– Нет.

– Хорошо, потому что…

– Да, я знаю, – сказал он.

– Про кошачьи переноски тебе известно?

– Нет, я думал кое о чем другом.

– Вам меня видно? – спросил Ривера у мужика со шва-б-рой. По-настоящему изъяв несколько сосудов души согласно именам у себя в списке, он как Торговец Смертью уже начал обретать некоторую уверенность в себе. Ему удалось даже войти в дома двух своих “клиентов” незамеченным, проскочив совсем рядом с людьми, которые не отдавали себе отчета, что он здесь. Долгие годы работы в полиции подготовили его к тому, чтобы входить в жилища с особенной предосторожностью, поэтому он, чтобы облегчить себе муки совести, и начал думать об именах у себя в ежедневнике как об ордерах, которые потеряют силу, если их вовремя не исполнить. Со свежими именами это получалось, со старыми – не очень, но вот это имя возникло у него в ежедневнике только сегодня утром. А теперь его застукали прямо в хосписе, у кровати несчастной женщины, как какого-то трупокрада. С этим можно было справиться всего одним способом – засветить мужику бляху до одури. – Инспектор Альфонс Ривера, – произнес он, распахивая свой служебный бумажник и предъявляя семиконечную золотую звезду. – Убойный отдел Управления полиции Сан-Франциско.

– Угу, – произнес мужик со шваброй без того почтения, на какое надеялся Ривера. – А я Жан-Пьер Батист. Что-то ищете, инспектор? – Мужик был черный, лет шестидесяти и говорил с музыкальным карибским акцентом – с того острова, где говорят по-французски, догадался Ривера.

– Я расследую одно дело и ищу книгу, которая, как мне сказали, может оказаться здесь. – Все сосуды души, которые он находил прежде, оказывались книгами, что было удобно, поскольку владел он книжной лавкой, но с другой стороны, похоже, мироздание предпочитало специализированную розничную торговлю.

– А книга эта ваша – она не может ли красным светиться, как вы считаете?

Ривера ощутил, как от пяток до макушки по нему про-бежала электрическая дрожь – лишь немногим менее парализующая, чем тот заряд шокера, которым по нему шарахнула банши.

– Не понимаю, о чем вы, – ответил Ривера, не убеждая тоном даже себя. Он допрашивал свидетелей, которые врали так неумело, что ему за них становилось стыдно и приходилось отводить взгляд, чтоб не морщиться. Обычно же через несколько минут они соображали, что им не удается, и просто сдавались и рассказывали – правду. Теперь он сам знал, каково им при этом.

– Давайте-ка в коридор выйдем, – произнес Батист, – чтобы мадам Элен отдохнула. – А Хелен он сказал: – t, madame [28] До скорого, мадам ( фр .). , я еще загляну к вам перед уходом.

– Monsieur Baptiste , – произнесла Хелен и подманила его ближе.

– Я здесь, мадам, – прошептал тот.

– Не оставляйте этого человека со мной наедине. Мне кажется, он мексиканец. Думаю, он пришел за моим Прустом.

– Я его сберегу, мадам. Только я не знаю, где он.

– Я сестру Энн попросила завернуть его в полотенце и положить в нижний ящик. Сейчас не смотрите, но проверьте, как только избавитесь от него.

– Так и сделаю, мадам. – Батист посмотрел на небольшой белый комод. Такие стояли в каждой палате, и в них держали личные вещи пациентов. – Так и сделаю.

Ведро и швабру он оставил в палате и вышел к Ривере в коридор, а там показал полицейскому, чтоб тот шел за ним на улицу. Медсестре за стойкой он сообщил, что идет на перерыв, и вывел Риверу к крытой автобусной остановке. Хоспис располагался на окраине Закатного района, где Сан-Франциско встречался с морем, и хотя день стоял солнечный, по улицам вихрился холодный ветер.

– Вы ее слышали? – спросил Батист.

Ривера кивнул.

– Не думайте о Хелен скверно. Еще она просила меня не впускать к ней в палату темненьких нянечек . Очень давно, когда она была маленькой девочкой, кто-то посадил в нее семечко страха, а теперь, когда все ее страхи в ней забурлили, этот ей еще только предстоит отпустить, но всю свою жизнь она не так жила.

– Так она не знает, что вы…

– Я говорю с ней по-французски, – ответил Батист, пожимая плечами, дескать – c’est la vie [29] Такова жизнь ( фр .). . – А теперь вернемся к вам, инспектор. Откуда вам известно, что это книга?

– Откуда вам известно, что я что-то ищу?

– Сколько людей, которых вы встречаете, удивляются, что вы их видите, инспектор?

– Вопросы здесь задаю я, – произнес Ривера, чувствуя себя глупо от того, что сказал это. Он вспомнил: так же отреагировал Чарли Ашер, когда Ривера засек его на крыше, с которой он собирался шлакоблоком размозжить мозги русской бабусе. Чарли тогда и понял, что Ривера станет Торговцем Смертью, – задолго до того, как у него в почтовом ящике объявилась “Большущая книга”.

– Ох, понимаю. Я работаю в хосписе. Тут вечно сосуд поблизости, поэтому почти все время мне нужно петь или насвистывать за работой, иначе люди будут со мной сталкиваться.

Ривера решил отбросить притворство. Он все равно уже действовал поперек “Большущей-пребольшущей книги Смерти”, предупреждавшей об опасности контактов с другими Торговцами Смертью.

– Вы из наших и работаете в хосписе? Как-то легко вам приходится. Не бей лежачего.

– Мне? Вы детектив по убийствам, а лежачего не бей, значит, я?

– Я ни разу не изымал сосуд ни в одном своем деле.

– Похоже, пустая трата совпадений. Может, вам просто не очень хорошо удается находить всякое. В “Большущей книге” говорится, что упускать сосуд души – это очень плохо. Очень и очень плохо.

– Мне бы могло и получше удаваться, – сказал Ривера. – Я просто не сразу начал. Занимаюсь этим чуть больше года.

– Я тоже, – ответил Батист. – Книгу прислали поч-той год назад, и пакет сперва открыла моя жена. Я думал, это чья-то шутка, пока на работе люди не начали со мной сталкиваться, а я не начал видеть, как сосуды души горят красным. Я никогда раньше не встречал никого, кто этим занимается.

– Нас таких много. Не знаю, сколько точно.

– Но других вы встречали?

– Да. Пару человек. Многих в городе год назад по-убивали. Все – лавочники. Думаю, что мы с вами при-шли им на замену.

– Поубивали? В каком это смысле поубивали?

И поскольку держать это в тайне было бы по отношению к нему несправедливо – и даже, вероятно, подвергло бы его опасности, – Ривера рассказал Батисту о восстании тьмы, о Морриган, о том, как Преисподней отчего-то удалось распространиться на систему канализации Сан-Франциско, о битве под городом и о том, как Чарли Ашер пожертвовал собой, чтобы вернуть все к порядку. Батист, уже хорошенько приспособившись к этому миру торговли душами, был вообще-то доволен: у ответственности, нежданно свалившейся на него из почтового ящика, появилась хоть какая-то глубина.