Кристофер Мур - Подержанные души [litres]

Чарли не говорил Одри, что он собирается нападать на Морриган, – он не говорил ей, что вообще кто-то намерен нападать на Морриган. Последнее, что она слышала: такая атака рассматривается теоретически; инспектор Ривера пар спускает, думала она.

Из больницы, когда из Лос-Анджелеса прилетел сын миссис Корьевой, Чарли приехал на такси домой и своим ключом открыл дверь в новую квартиру, которая все еще пахла свежей краской и чистящими средствами. Залез в постель к Одри и поцелуями разбудил ее ровно настолько, чтобы сообщить, что миссис Корьеву врачи стабилизировали, и выслушать от Одри, что Софи спит в собственной кроватке у себя в комнате в другой квартире, но больше она ему говорить ничего не стала.

Они позанимались любовью, и она разок дернулась, когда он задел ее лодыжку, – та еще болела после того, как Беличий Народец связал ее там монтажной лентой, однако движение это она замаскировала страстью, а – потом уснула в его объятиях. Так безопасно ей не было уже много дней. Проснулась Одри на заре, когда Чарли поднялся, и вновь уснула, когда он поцеловал ее в висок и тихонечко выбрался из квартиры. На стойке для завтраков в кухне он оставил записку: “Нужно выйти. Позвоню через пару часов. Передай Софи, что я ее люблю. Целую, Чарли”. А вовсе не: “Намерен схватиться с силами тьмы, потому что у меня так хорошо получилось в прошлый раз”. И не: “Я полнейший дебил без крупицы здравого смысла и заботы о тех, кто меня любит”. Даже не просто: “Надо выйти”. Поэтому когда около семи утра он позвонил ей и сказал, что направляется в Городскую больницу Сан-Франциско, потому что туда везут Мятника Свежа, и он за нею заедет через пять минут, пусть будет готова и стоит снаружи, ну… она немножко удивилась и чуточку рассердилась.

Когда он, сидя за рулем ее “хонды”, притормозил перед Одри и та забралась в автомобиль, ей очень хотелось наорать на Чарли – сначала обнять, потом, возможно, много-много раз стукнуть, отчего включились долгие годы всей ее подготовки, – и вместо всего этого она сделала долгий и медленный вдох и выпустила его на счет десять. Смотрителями забытых глав “Книги жития и умирания” не становятся те, кто поддается случайному расколбасу, едва столкнется с трудностью. Поэтому она его стукнула всего разок.

– Ай! За что?

– Почему ты не сказал мне, что творишь?

– Не хотел, чтоб ты волновалась.

Это она немножко обдумала. Чище ль были ее причины не рассказывать ему о бойне в буддистском центре? Не пыталась ли она просто уберечь его от лишних тревог? Она столько всего неправильного сделала – из лучших намерений, но неправильно же. А правильное – хоть и нелегкое – это то, что она ему ничего не сказала. Возможно. Наверное.

Мужчина в желтом не походил на других существ. Может, он и темный, может, он из самой тьмы состоит, но разве тьма не обязательна? Свет, тьма, мужское, женское, инь, ян – равновесие. Уж в этом-то он ее убедил после того, как спас от Морриган.

Тогда он поставил уцелевший стул и пододвинул его туда, где, связанная, на полу лежала она, а вокруг по всей комнате были разбросаны останки искрошенного Беличьего Народца.

– Не против, если я присяду? – спросил он. От нелепости того, что он спрашивает ее одобрения, когда она кулем лежит на ковре, Одри чуть не рассмеялась.

– Прошу вас, – ответила она.

Он дотронулся до своей шляпы, словно бы с ее полей скатывались шелковистые ноты саксофона, и проделал пять шаркающих шагов, обходя стул вокруг. На каждом втором шаге нога у него подрагивала, будто он танцевал. Сел, подался вперед.

– Как поживаете? – спросил он. На правом верхнем малом коренном у него была золотая коронка, и он ее показал Одри, улыбнувшись.

– Я связана и лежу на полу, а за последние пять минут меня чуть не убили два раза.

– Ну, ночь еще юна, – произнес он, и бодрости у него в голосе звучало чуть больше, чем нужно.

Она сделала глубокий вдох, затем выпустила воздух, в уме читая мантру на санскрите. Вот сейчас, в этот конкретный миг, с нею все было в порядке.

Он рассмеялся.

– Я просто мозги вам ебу. Никто вреда вам не причинит, Рыжая. Не против, если я буду вас звать Рыжей? Вся эта бодяга с “достопочтенной Ринпоче” как-то слишком уж многословна.

Говоря строго, волосы у нее были не рыжими, а золотисто-каштановыми, но она все равно кивнула в знак согласия.

– А вы, значит… Смерть?

– Это скорее титул, чем имя. Возможно, вам приятно будет звать меня Яма.

– Яма? – А она-то думала, что ее сегодня вечером больше ничего не удивит. Но явно не тот случай. – Защитник буддизма?

– Все так, но титулами мы не пользуемся, верно? Значит, Рыжая, я вас развяжу, а вы не психанете и не кинетесь на меня со своим кунг-фу и прочей сранью, правда?

– Я чай заварю, – ответила она.

Он рассмеялся. Вынул из кармана пиджака опасную бритву и склонился над ней.

– Лежите тихо, ну? – Он разрезал монтажную ленту у нее на запястьях, затем отдал ей бритву, чтобы она сама освободила себе лодыжки. Рукоять у бритвы была из слоновой или простой кости, пожелтевшей от времени. Одри разрезала ленту, после чего сложила бритву и протянула ему. Стараясь ни в кого не наступить, она взяла себя в руки и содрала остатки ленты. От звука он поморщился, сочувствуя ей.

– У вас туточки есть еще где поболтать? А то от беспорядка у меня кротость грубеет.

Через столовую она провела его в кухню.

– Это ваши прихлебатели тут такое устроили. То были человечьи души. – Одри его не боялась. Лицом к лицу со Смертью она уже встретилась сегодня вечером трижды – включая его самого, – и потому страха не осталось.

– Ну, так и есть, – произнес он, подтаскивая стул к дубовому столу. – Но не они ж засунули те человечьи души в этих маленьких чудовищ, правда? Они их освободили для их естественного пути. Методы у них, может, и грубые, но дело свое они делают. А правду сказать, так и не приспешники они мне, хотя сильную черную женщину я уважаю.

– Они их истребили , – промолвила Одри.

– Кого истребили, Рыжая? Дамочки у человека душу отнять не могут. Бывали такие времена когда-то, но не теперь. То, что вы туточки понаделали, – это не люди, это тюрьмы. А дамочки им просто массовую виру устроили.

Это ее потрясло больше, чем все насилие того вечера. Значит, она и впрямь ошибалась. Намерения ее, может, и были чисты, а вот действия – отнюдь. Неужто Морриган действительно освободили души Беличьего Народца? Она видела, как с каждой сожранной душой эти твари все больше крепчают, обретают плоть. Одри поставила чайник и занялась уютным ритуалом приготовления чая. Зажегши конфорку, она отвернулась от стойки лицом к нему.

– Вы правы. Почему вы им не дали меня убить?