Кристофер Мур - Грязная работа [litres]

– Я же сказал – я проходил мимо, а его пытались ограбить, мужик держал его на мушке. Я вытащил оружие и велел негодяю прекратить, он нацелил пушку на меня, я и выстрелил.

– Дулю с маком. Ты никогда в жизни одиннадцать раз подряд не стрелял, чтоб десять раз в яблочко не попасть. Чего там за хуйня была?

Ривера огляделся: три клиента за другим концом стола были поглощены матчем по телевизору.

– Я попал в нее все разы.

– В нее? Негодяем была баба?

– Я этого не сказал.

Кавуто выронил ложку.

– Старик? Только не говори мне, что ты подстрелил рыжую. Я думал, с этим покончено.

– Нет, это новая херня… вроде… Ник, ты меня знаешь, я не буду стрелять без нужды.

– Просто расскажи, что случилось. Я тебя прикрою.

– Эта херня была – как баба с крыльями или типа того. Вся черная. То есть, блядь, черная как смоль. С когтями, похожими на… я не знаю, трехдюймовые стальные костыли. Мои пули вырывали из нее куски – перья, черная слизь какая-то, всякая срань везде брызгала. Она приняла девять в корпус, а потом улетела.

– Улетела?

Ривера отхлебнул кофе, наблюдая за реакцией напарника поверх кружки. По службе им вместе приходилось переживать довольно необычные вещи, но Ривера не был убежден, что, расскажи кто-нибудь такое ему, он поверил бы в эту историю.

– Ну. Улетела.

Кавуто кивнул:

– Ладно, я понял, почему ты не захотел писать об этом в рапорте.

– Ну да.

– Значит, баба с крыльями, – произнес Кавуто, словно это они уладили, у него не осталось сомнений, – и что – теперь? – Она грабила этого Ашера из лавки старьевщика?

– Дрочила его.

Кавуто опять кивнул, взялся за ложку и зачерпнул огромный ком рагу с рисом. Жуя, он не переставал кивать. Вроде хотел сказать что-то, но быстро набил рот снова, будто останавливал себя. Похоже, его отвлек матч по телику, и обед напарник доел в молчании.

Ривера тоже хлебал супчик безмолвно.

Уходя из заведения, Кавуто выхватил из тары у кассы две зубочистки и одну дал Ривере. Они вышли в прекрасный сан-францисский денек.

– Так ты следил за Ашером?

– Старался присматривать. На всякий случай.

– И ты всадил в нее девять пуль за то, что она его дрочила? – наконец осведомился Кавуто.

– Наверное, – согласился Ривера.

– Знаешь, Альфонс, вот именно поэтому я с тобой и не выхожу на люди. У тебя переебаны все ценности.

– Она не человек, Ник.

– Все равно. Дрочила? И за это – смертоносное насилие? Ну я не знаю…

– Ничего не смертоносное. Я ее не убил.

– Девять в грудь?

– Я ее… то есть, это… видел. Вчера вечером. На моей улице. Она за мной следила из ливнестока.

– А ты поинтересовался у этого Ашера, как он вообще познакомился с летающей пуленепробиваемой бабой?

– Поинтересовался. Но я не могу тебе сказать, что он мне ответил. Слишком дико.

Кавуто всплеснул руками:

– Ну так миленький боженька в тазике по водам плывет в унитазике!.. Мы же не хотим, чтоб эта блядская дичь рвала у нас подметки на ходу, или как?

Лили

Они допивали по второй кружке, и Чарли уже рассказал Лили о том, как не добыл два сосуда души, о встрече со сточной гарпией, о тени, что сползала с горы в Седоне, о другом варианте “Большущей-пребольшущей книги Смерти” и своих подозрениях касаемо того, что у его малютки может оказаться какая-то устрашающая проблема, – симптомами были два гигантских пса и умение убивать словом “киска”. Лили, с точки зрения Чарли, реагировала не на ту историю.

– Ты спутался с демоном из Преисподней, а я для тебя недостаточно хороша?

– Это не состязание, Лили. Можно мы не будем об этом говорить? Я знал, что ничего не надо тебе рассказывать. Меня другое беспокоит.

– Мне нужны подробности, Ашер.

– Лили, джентльмен не делится подробностями своих амурных похождений.

Лили скрестила руки на груди и напустила на себя недоверчивое отвращение – поза была красноречива, ибо не успела она открыть рот, а Чарли уже знал, что воспоследует:

– Враки. Тот легавый отстреливал от нее куски, а тебя волнует, как сохранить ее честь?

Чарли тоскливо улыбнулся:

– Знаешь, между нами что-то проскочило…

– О боже мой, да ты настоящий блядун!

– Лили, тебя никак не может ранить мой… моя реакция на твое щедрое и – позволь мне это сказать сейчас – необычайно соблазнительное предложение. Ёшкин кот.

– Это потому, что я слишком бойкая, да? Недостаточно темная для тебя? Раз ты у нас мистер Смерть и все такое.

– Лили, тень в Седоне ползла за мной. Когда я уехал из города, она исчезла. Сточная гарпия приходила за мной. Другой Торговец Смертью сказал, что я чем-то отличаюсь от прочих. У них раньше никогда не случалось смертей из-за присутствия таких, как я.

– Ты только что сказал мне “ёшкин кот”? Мне что, девять лет? Да я женщина…

– Мне кажется, я могу оказаться Люминатусом, Лили.

Лили заткнулась.

Затем подняла брови. Типа “нифига”.

Чарли кивнул. Типа “фига”.

– Большая Смерть?

– С большой буквы.

– Но ты же совершенно для этого неквалифицирован, – сказала Лили.

– Спасибо, мне гораздо легче.

Мятник Свеж

От глубины двести футов ниже уровня моря Мятнику всегда бывало не по себе, особенно если весь вечер до этого он пил сакэ и слушал джаз, – что он, собственно, в тот вечер и делал. Он ехал из Окленда в последнем вагоне последнего поезда – один, как в личной субмарине, мчался под Заливом, и в ушах его по-прежнему звучал сонаром тенор-саксофон, а полдюжины пропитанных сакэ и специями роллов с тунцом глубинными бомбами бултыхались в животе.

Вечер он провел на Эмбаркадеро в японском ресторане и джазовом клубе “У Сато”. Суси и джаз – странные сожители, в одну постель их уложили прихоть и притеснения. Началось все в Филлморе – до Второй мировой это был японский квартал. Когда же японцев интернировали в лагеря, а их дома и пожитки распродали, в освободившиеся здания заселились черные, приехавшие в город строить на верфях линкоры и эсминцы. За ними по пятам пришел и джаз.

Много лет Филлмор был джазовым центром Сан-Франциско, а “Город бопа” на Почтовой – первейшим джазовым клубом. Но война закончилась, японцы вернулись; и не одну ночь напролет японские пацаны простояли под окнами “Города бопа”, слушая Билли Холидей, Оскара Питерсона или Чарлза Мингуса [65] Билли Холидей (Элеонора Фейгэн, 1915–1959) – американская джазовая певица и композитор. Оскар Эммануэл Питерсон (1925–2007) – канадский джазовый пианист и композитор. Чарлз Мингус (1922–1979) – американский джазовый контрабасист, композитор, руководитель оркестра. , – у пацанов на слуху творилось искусство и растекалось по всему ночному Сан-Франциско. Одним из этих пацанов был Сато.

– То был не просто курбет истории, – объяснял Сато Мятнику однажды поздно вечером, когда музыка стихла, а от сакэ красноречие оратора плавилось воском, – то была философская выверка: джаз – это же дзэнское искусство, сечешь? Контролируемая спонтанность. Как живопись тушью суми-э, как хайку, стрельба из лука, фехтование кэндо: джаз – то, что не планируешь, а делаешь. Репетируешь, играешь гаммы, учишь аккорды, а потом все свои знания, все свое воспитание сводишь в единый миг… “И в джазе всякий миг – это кризис, – цитировал Сато Уинтона Марсалиса [66] Уинтон Лирсон Марсалис (р. 1961) – американский джазовый трубач и композитор. , – и все свое умение ты обрушиваешь на этот кризис”. Как фехтовальщик, лучник, поэт и художник – все это есть тут, – без будущего, без прошлого, лишь этот миг – и то, как ты с ним справляешься. Происходит искусство.