Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы [litres]

КРОВЬ МОЕЙ КРОВИ ПРЕДВЕСТНИЦА ВОЗВРАЩЕНИЯ НАШЕГО РОДНОЕ ДИТЯ

– Прочь, – заорала она, верней, попыталась крикнуть. Во рту горячая рвота, череп в тисках. Сокрушительная паника – мгновенное видение: люди с кирками, вырубка камня. Церковь Нищего Праведника в окружении лесов-эшафотов. Колокол – бог, – и его опускают на землю.

Вспышка. Круг во тьме. Врата. И за ними бурлит море хаоса. Орда веретенщиков, тысячи, и они тянутся к ней.

– На хер, суки!

Час отбил. Грохот кувалд в голове сменился грохотом в дверь.

– Кари? – зовет Крыс. – Открой, срочно!

– Сейчас, секунду.

– Ты нужна Шпату. Идем скорее.

Таммур негромким вкрадчивым тоном объяснял ей, как важен им Шпат – и как шатко их положение. Как он рискнул всем, поставив против Хейнрейла. По его манере речи можно было представить Шпата призовым скакуном, внезапно охромевшим. Или судном, нуждавшимся в починке. Они отыскали Шпата, когда заметили, что его нет на пирушке. Оказалось, он потерял сознание у себя в комнате и едва дышал. Сперва его сочли мертвым, но подоспел Крыс и расслышал тонкий скрип одного сокращавшегося легкого. Время терять нельзя.

Онгент ковырялся с проводками и кисточками, рисовал круги и сторожевые руны на полу помывочной, которую они захватили в целях, как он выразился, второго опыта. Как дурак, он сиял от радости – неужели они в старой семинарии, в кабинете, и никакого раздрая последних пяти дней не было и в помине? Мирен в своем углу не глядел на Кари, почти полностью скрытый тенью – ни намека на две ночи в одной постели. Отцу он, однако, рассказал, догадалась она по некоторым грязноватым замечаниям Онгента.

Крыс метался в тревоге. Борется с тягой удрать, решила Кари, но время от времени он со значением и не по-крысовски поводил головой, взгляд старел и наливался тяжестью, а в зрачках загорался пугающий свет. Он улизнул из комнаты пораньше, не желая торчать на самом волхвовании.

И Шпат задыхался на полу. Его правое легкое целиком стало известью, а левое каменело сейчас. Она слышала с каждым вдохом похрустывание, скребущий звук: бумажный кулек с песком волочат по булыжникам. Разговаривать трудно, но улыбку каменного человека он для Кари изобразил, когда она опустилась возле него на колени. Обхватила его ладонь, наклонилась и зашептала на ухо:

– Поверь в меня, ладно? Не в богов, не в профессора. Я здесь главная. Сейчас я заправляю представлением. – Его рука немного, бережно сжалась – превозмогая боль, он боялся сломать ей кости. Она выпрямилась, повернулась к Онгенту. – Готовы?

Профессор указал ей на точку в середине расчерченной схемы. Кари спросила:

– Мне на колени… или сесть, или?..

– На коленях будет слишком похоже на мольбу. Мы подступаем к Черным Железным богам не преклоняясь, но подкрадываясь, мы воры, собираемся умыкнуть их силу и распорядиться ею по-своему. Верно? Я думаю, лучше всего будет просто встать. Если тебе не станет дурно, а в таком случае – ах, спасибо, малыш. – Мирен передвинулся и встал рядом с ней, готовый поймать – его ноги четко переступили через руны, не нарушив рисунка. Кари состроила сердитую гримасу, но спорить не стала. Сам Мирен остался безучастен.

– Хорошо. Кариллон, нам предстоит ровно такое же колдовское воззвание, как и на той неделе, когда мы ставили опыт. Вспоминаешь?

– Ага. У вас еще был череп. Его разнесло на части.

– В нынешнем доработанном эксперименте я буду и взывать, и собирать энергию. Заклинание облегчит тебе доступ к накопленной потусторонней мощи дремлющих Черных богов, а также установит связь со мной. Я смогу перенаправить текущую сквозь тебя силу в наведенные мною чары – в данном случае в заклинание исцеления. Врачующие чары крайне неплодотворны и редко обеспечивают длительную пользу, но на этот раз мы должны зачерпнуть из источника неизмеримо более могущественного, чем все, что способен собрать я один.

– А если там окажется слишком много?

Профессор постучал себя по лбу.

– Как и тогда, череп разлетится на части. – Он закатал рукава. – Приступим.

– Стой. – Это прошептал Шпат. – Кари…

Она опять опустилась на колени. Говорить ему неимоверно тяжко. Приходится вдыхать перед каждым словом, продавливать сквозь застывшие губы и глотку.

– Вылечи… яд. Не… камень. Не… заходи… слишком.

– Но если получится тебя совсем…

– Я… каменный. Не… хочу… умирать… зря. – Последнее усилие забрало у него чересчур много. Левый глаз затрепетал, закрываясь. Правый просвечивал сквозь мутный каменный налет.

Кари поднялась и заняла место на схеме. Неплохо бы Крысу вернуться назад. Сделала глубокий вдох.

– Ладно. За дело.

Эладора не смогла бы ответить, в большом доме она оказалась или в маленьком. На улицу выходила весьма скромная дверь, но само здание тянулось бесконечно. Комнаты открывались в другие комнаты, коридоры изламывались под неожиданными углами. Наверное, они соединили несколько домов вместе, сооружая свой тайный муравейник. Одна из женщин привела Эладору на кухню и заставила помогать раскладывать еду по тарелкам. У Эладоры тряслись руки, пока она громоздила на подносе стопки нарезанного черного хлеба и фруктов. Женщина – «зови меня Айсиль», сказала она в такой манере, что Эладора готова спорить, ее зовут как угодно, но не так, – сосчитала ножи перед подачей на стол и после. Эладора прямо застеснялась, точно совершила оплошность – ей что, полагалось стащить нож и вооружиться? Кариллон не преминула бы стырить один.

– Извините, я страшно устала, – проговорила Эладора, – где мне лечь поспать?

Все верно – она утомилась и вымазалась, таскаясь целый день с Алиной по туннелям и проклевав носом в номере таверны накануне ночью, – но на деле Эладора захотела выяснить, пленница она или нет. Если ее отправят в подвал или в комнату без свободного выхода, то поймет наверняка.

Женщина лишь пожала плечами.

– Вон те бутылки тоже захвати. – Она указала на три бутыли янтарной жидкости на высокой полке. Эладоре так высоко не достать, поэтому она подставила маленькую табуретку. Табуретка пошатнулась, и девушка съехала на пол, подвернув ногу. Одна бутыль шлепнулась и раскололась.

– Сука, – произнесла Эладора. Что-то внутри ее тоже сломалось. – Сука, сука, сука. – Она уже всхлипывала, слезы полились, как вода из треснутой вазы. Она рыдала по своей прошлой жизни в университете, рыдала по Онгенту с Миреном и прежним дням, рыдала от того, что ее таскали по городу, как вещь, неудобный багаж, рыдала от усталости и небывалого страха. Жидкость вытекала из разбитой бутылки и подползала к ней по полу, как веретенщик в подземном туннеле, черный прибой, разорвавший на части Джери и патроса под Священным холмом. Божий страх теперь окутал ее, и ее бесконтрольно, безудержно затрясло.