Наталия Московских - Обитель Солнца [СИ]

— Спасибо, мой друг, — тихо сказал Бэстифар. — Ты очень помог.

Мальстен сдержанно кивнул.

Сердце Аэлин невольно сжалась: она не могла и представить, насколько сильнее будет его расплата с этой самой минуты. Ей хотелось обнять его и утешить, но она знала, что сейчас он этого не позволит. Сейчас он, скорее всего, не хочет находиться в чьем-либо обществе. Поэтому Аэлин намеренно не последовала за ним, когда Мальстен, вежливо кивнув Бэстифару, медленно прошествовал прочь из тронной залы.

Бэстифар подошел к ней и, поджав губы, тяжело вздохнул.

— Он ненавидит это, — тихо сказал аркал.

— А после ненавидит компанию, — хмыкнула она.

— От такой реакции тянет напиться, — заговорщицки сказал Бэстифар. Аэлин скептически покосилась на него.

— У тебя, что, запасы вина прямо в тронной зале?

Он пожал плечами.

— Я предусмотрительный монарх.

В сравнении с морскими силами Совета Восемнадцати малагорско-аллозийский флот явно проигрывал мощью. В первый день нового десятилетия пять десятков кораблей Совета заблокировало выход из порта Адес. Еще три десятка судов точно так же закрыли малагорский порт Оруф.

Личный помощник Фатдира Сендал Акмадди стоял на причале в Адесе, только что выслушав послание от эревальны из Оруфа. Он понимал, что, стоит начаться активным морским боевым действиям, и Малагории — даже в союзе с Аллозией — не выстоять. Мысль о том, что царь — аркал, не покидала Сендала Акмадди, но, глядя на корабли в отдалении, он не был уверен, что силы пожирателя боли — даже если он покинет Грат и прибудет в Адес — дотянутся так далеко в море. А ведь если он попытается приблизиться, есть риск, что его убьют…

Посол Совета Восемнадцати прибыл после полудня и сошел на причал, передав требования материка к Малагории в письменном виде. Документ был подписан главнокомандующим операцией адмиралом нельнского флота Конрадом Греффе. Список этих унизительных нелепых требований к Обители Солнца был явно сформирован на базе инсинуаций Бенедикта Колера, но никому из Совета Восемнадцати не было никакого дела до правдивости этих обвинений.

По итогам переговоров Малагория не имела права отправлять корабли в море и вести каких-либо торговых дел с материком, пока на троне находится «узурпатор, бастард истинного царя и аркал, повинный в пролитой крови тысяч солдат при Шорре, укрывающий у себя беглеца и преступника Мальстена Ормонта».

Эти обвинения были смехотворны, каждый малагорец знал это, но Совет Восемнадцати стоял на своем. И из перечисленного в документе за подписью Конрада Греффе это было не самым унизительным пунктом. Гораздо более унизительным было требование «немедленно выдать узурпатора и преступника Бэстифара шима Мала, чье решение привести данталли на Войну Королевств повлекло за собой Битву Кукловодов, на международный суд». Суд этот, без сомнения, должен был окончиться казнью малагорского царя. Разумеется, следующим пунктом шла немедленная выдача обезвреженного…

… интересно, каким же образом они себе это представляют? — думал Сендал Акмадди.

… бывшего командира Кровавой Сотни Мальстена Ормонта — данталли и незаконнорожденного сына герцогини Иннессы Ормонт.

Помимо предательства священной семьи Мала от Обители Солнца требовалось созвать временное правительство при участии послов Совета Восемнадцати. Это временное правительство должно было доверить судьбу малагорского народа временному наместнику с материка, пока на царском троне не окажется законный наследник истинного царя — разумеется, он должен был быть человеком.

Вслед за этим шли денежные притязания. Малагория должна была уплатить Везеру, Каррингу, Ильму и Ларии по сто тысяч аф за ущерб в Битве Кукловодов 1480 года с.д.п.

Сендал Акмадди, общаясь с Фатдиром через эревальну дал понять, что переговоры, разумеется, состоятся, но Совет настроен воинственно, потому что последним пунктом их документа шло следующее: « В случае невыполнения вышеуказанных требований торговые пути с материком для Малагории и союзного государства Аллозия будут блокированы соединенным флотом Совета Восемнадцати. Попытка оказать сопротивление будет расценена как прямое объявление войны ».

С малагорской стороны было ясно, что соблюсти эти дикие условия — значит позволить правящей элите материка разорвать страну на кусочки. Этого никак нельзя было допустить. Сендал дал Фатдиру слово, что потянет время и постарается начать здравые переговоры, однако он понимал, что это усилие, скорее всего, будет тщетным.

Вечером первого дня нового года после пышного празднества, когда анкордский замок пребывал в состоянии полусна, принц Альберт и Юджин Фалетт, точно две вороватые тени, тихо шли по коридорам в сторону библиотеки. Закат уже окропил уличные облака багрянцем, который проникал в замок сквозь цветные витражи и играл в коридорах призрачными переливами света и тени. В некоторых, особо темных уголках коридора слуги уже повесили настенные масляные лампы.

— Склеп какой-то, — хмыкнул Юджин, и его тихий голос поскакал мимо огоньков ламп призрачным эхом. Холодные серокаменные стены и высокие потолки, которые казались такими тяжелыми, что должны были рухнуть под собственным весом, угнетали его. Его семейство жило в скромном поместье до войны. А после он и вовсе перебрался из-за разорения в бедный одноэтажный дом. Громада анкордского замка казалась ему необъятной.

Альберт передернул плечами. За время обучения в Военной Академии он отвык от родного замка, отвык от собственных шикарных покоев, отвык от официальной одежды принца и от придворных ужимок. Военная дисциплина была ему куда ближе. Поэтому, когда на двадцатый день Зоммеля прошлого года Юджин привел его в свой дом, Альберт невольно расплылся в улыбке, почувствовав себя куда уютнее, чем в королевском замке. Юджин был удивлен такой реакцией королевского отпрыска. Он ожидал чего угодно — отвращения, высокомерия, смущения, — но не благодарности и понимания.

Последовавшая за этим беседа о Рерихе и его делах во время Войны Королевств и вовсе растопила лед. Юджин выслушал Альберта, пока тот приводил примеры, в которых считал своего отца Лжемонархом. По Анкорде проносились подобные слухи, но никто не решался высказывать их во всеуслышание, страшась тюрьмы и смертной казни за государственную измену.

Альберт и Юджин долго говорили по душам. Постепенно их опаска друг перед другом и недоверие таяли. Покидая дом Фалетта, Альберт чувствовал небывалое облегчение. Давненько ему не удавалось поговорить с кем-то искренне, не боясь осуждения или наказания за свои мысли.