Наталия Московских - Обитель Солнца [СИ]

Ничего не показывать.

Узнать, никто ли не смотрит.

Не делать жестов. Действовать осторожно.

Нет ли поблизости животных, которые могут забеспокоиться из-за меня?..

Из ладони Мальстена вырвалось несколько черных нитей и соединилось с крестьянскими детьми.

— Только не вздумай тянуть. Они не должны понимать, что ты управляешь.

Это Мальстен помнил. Он остался невозмутимым и осторожно начал корректировать движения крестьянских мальчишек. Кого-то заставлял бежать быстрее, кого-то замедлял, страховал их от того, чтобы они упали, вовремя помогая им находить равновесие. В своем воображении Мальстен позволял себе представить, что веселится там, с ними. Он не мог позволить себе эти игры — стоило один раз ушибиться и получить небольшую ранку, и секрет его синей крови был бы раскрыт, поэтому друзей у него не было, и он сомневался, что когда-нибудь появятся. Но если хотя бы представить себя среди них? Хоть на несколько минут вообразить, что они смеются вместе с ним, зовут его, выкрикивают его имя, скучают по нему, ждут его… Может быть, тогда одиночество отступит? Хоть на несколько минут…

Сезар наблюдал за учеником около получаса, все это время стоя недвижимо, словно статуя, со сложенными на груди руками. Затем он кивнул и сказал:

— Достаточно.

Мальстен послушно отпустил нити. Он знал, что это нужно исполнять тотчас же, иначе Сезар мог перерубить их своими, и тогда боль будет резче и сильнее. Но хуже нее будут следующие несколько дней, в течение которых презрение не сойдет с лица учителя. Видя страх перед расплатой, Сезар становился безжалостнее обычного, хотя поначалу Мальстену было сложно даже вообразить себе более строгую его ипостась.

Крестьянские мальчишки ничего не заметили. Они не знали, что их кто-то контролировал. Не знали, что незримо с ними играл еще один мальчик, которого никто никогда не звал.

Прошло несколько мгновений, и Мальстен ахнул, ноги его подкосились от нестерпимой боли. Слезы снова обожгли глаза, из груди вырвался задушенный крик. Все тело горело огнем.

Мама, за что со мной так? — хотелось в отчаянии крикнуть ему, но он не мог этого спросить. Других мальчишек, если они болели или падали и получали травмы, часто успокаивали матери, его — никогда. Это было… нечестно.

Боль и обида обрушились на него, и Мальстен громко застонал, опустив голову.

Грозная рука Сезара схватила его за ворот зеленой сорочки и почти что рванула от земли. Боль от необходимости двигаться была ужасна, и мальчик протестующе замычал. Сезар поставил его у дерева, выбив из него еще один вскрик, после которого зажал ему рот второй рукой.

— Хватит скулить! — прошипел он.

Мальстен побоялся, что сейчас упадет в обморок. Он хотел сказать об этом учителю и поднял на него глаза, но слова потонули в горле, когда он увидел, с каким горящим презрением Сезар смотрит на него. Казалось, даже на червей, вылезающих из-под земли после дождя, он смотрит с бòльшим уважением.

— Я… — начал было Мальстен, но прервался из-за волны боли, накрывшей тело.

— Держи себя в руках. Терпи, — строго произнес Сезар. Так было всегда в моменты расплаты. Ни издевательств, ни придирок, лишь сухая холодная безжалостность. — Ты данталли. Значит должен терпеть…

— Но я… мне больно, — сказав это, Мальстен вдруг почувствовал, что дрожит. С каких пор ему даже признаться в этом стало стыдно?

Сезар презрительно фыркнул, а еще сильнее скривился, когда у ученика вновь не осталось сил стоять прямо, и он съехал по дереву, сумев не закричать, но страдальчески сморщившись.

— Если ты будешь стонать, как раненый, какой толк от того, что ты умеешь? — сухо бросил он. Не услышав от ученика никакой реакции, он наклонился к нему ближе и снова схватил за ворот сорочки. — Тебя убьют, бездарь, слышишь меня? Вычислят и убьют! Вставай!

Не дожидаясь согласия от ученика, Сезар Линьи грубо дернул его за ворот вверх и заставил встать, надорвав сорочку.

— Как только придешь в себя, повторим.

Вскрик Дезмонда вырвал Мальстена из воспоминаний.

— Боги! — простонал мучающийся от расплаты данталли. — Почему это всегда так больно?

Услышав этот вопрос, Мальстен ощутил, как лицо его искажается гримасой истинного отвращения.

Жалкий червяк! — прозвучало у него в голове голосом Сезара, хотя Мальстен не помнил, чтобы его учитель хоть раз высказывался именно так.

Я не должен судить Дезмонда за это. Расплата — это больно… всегда… он задает вопрос, на который имеет право, — старался убедить он себя.

Не имеет! — упрямо вскрикнуло что-то внутри Мальстена, и на этот раз ему показалось, что голос, произнесший это, должен бы принадлежать ребенку.

Лицо отчего-то покрылось испариной. Мальстен сдержал порыв схватиться за голову и зажмуриться, чтобы отогнать навязчивые воспоминания. Он приложил руку ко взмокшему лбу, и почувствовал, что она предательски дрожит.

Мне плохо… я должен уйти, — понимал он. Но тут же одергивал себя: — Не забывайся! Плохо сейчас не тебе. Дезмонду хуже. Кем ты будешь, если не вытерпишь такую малость?

Эти полчаса, казалось, длились бесконечно. Дезмонд все не смолкал, и Мальстен едва заставил себя просидеть все это время молча, не сделав ему ни единого замечания.

Наконец, крики перешли в более тихие стоны, а после смолкли. Осталось лишь тяжелое дыхание, и Мальстен не сразу понял, что дышит гораздо громче своего горе-ученика.

— Тебе лучше? — сумел выдавить он из себя и удивился сухости и жесткости собственного голоса.

— Да… почти прошло, — теперь Дезмонд говорил едва слышно.

Похоже, голос сорвал, — презрительно подумал Мальстен.

— Вот и славно. Уверен, больше тебе зрители не нужны. — В тоне анкордского кукловода звучало неприкрытое осуждение, и сделать он с этим ничего не мог.

Дезмонд хотел что-то ответить, но Мальстен встал со своего места и стремительно направился к двери.

Я никогда не смогу нормально реагировать на такое отношение к расплате, — сокрушенно понял он. — Будь ты проклят, Сезар Линьи. Ты — ты, а не ненависть к Культу, не Бенедикт Колер и не Бэс — сделал из меня чудовище.

Кара отклонилась в сторону, выставив перед собой серебряный поднос, который выдернула из-под фруктов. Удар деревянным черенком метлы прошелся по нему с громким звоном. Кара резко запустила поднос в противницу и отступила на шаг, наткнувшись поясницей на кухонный стол. В следующий миг она подтянулась на руках, вскочила на столешницу и сделала гибкий кувырок назад, оказавшись по другую сторону стола.