Наталия Московских - Обитель Солнца [СИ]

— Ийсара, пожалуйста, — с нажимом попросил он. Ийсара замерла, чувствуя, как ее попеременно окатывают волны жара и холода. — Я должен был поговорить с тобой еще тогда, три года назад. Если б только я мог… — Мальстен поморщился, покачав головой. — Если б только я знал, что за эти три года ты не забудешь обо мне, я нашел бы способ поступить честно.

Ийсара ощутила странную дрожь.

Великий Мала, он ведь не это мне хочет сказать! Я не хочу в это верить!

— Честно? — хриплым голосом переспросила она. — Три года назад, уезжая, ты… хотел, чтобы я тебя забыла?

Он вздохнул.

— Тогда я позволил себе не думать об этом, и это было малодушием, которым я также провинился перед тобой и перед всеми, чье доверие обманул. — Пристальный взгляд в глаза заставил циркачку не перебивать его. — Садясь на корабль до материка, я прощался с Малагорией и всем, что с нею связано. — Мальстен виновато опустил взгляд в землю. — И для меня в тот день все кончилось и между нами с тобой. — Он на несколько мгновений замолчал, словно позволяя своим словам обрести плотность. — Мне очень жаль, что я не сказал тебе об этом. Это было нечестно.

Ийсара сглотнула тяжелый ком, подступивший к горлу.

— Я… пытаюсь понять… ты извиняешься за то, что я ждала тебя эти три года и верила, что ты… вернешься, и между нами снова что-то будет?

Мальстен вздохнул.

— Я лишь хочу сказать, что прошлого не изменить, но я виноват в том, что не объяснился с тобой честно перед тем, как покинул Малагорию. Я не предполагал, что ты будешь ждать моего возвращения.

— Почему? — глухо спросила Ийсара.

— Для начала потому, что не планировал возвращаться, — честно ответил Мальстен.

— Но ведь… ты вернулся.

— Да.

— И… конечно же, не ради меня? — В голосе Ийсары зазвучали стальные осуждающие нотки. Она надеялась, что Мальстен виновато потупится, подожмет губы и устыдится необходимости отвечать на этот вопрос, но он встретил его все с тем же смирением.

— Нет, — ответил он.

Ийсара прерывисто вздохнула.

— Что ж… ты явно пришел не для того, чтобы вновь налаживать со мной отношения, — сказала она, ненавидя себя за предательскую дрожь в голосе. — Ты, похоже, явился, чтобы, — она помедлила, подбирая слово, — расплеваться со мной?

Мальстен поморщился.

— Я пришел, чтобы поговорить, — покачал головой он. — И ты можешь по справедливости считать меня трусом, ведь мне понадобилось много времени, чтобы решиться на это. Я не хотел оскорбить тебя этим разговором, и мне очень жаль, если это произошло. Поверь, я отношусь с уважением к тебе и твоим чувствам…

— Мальстен, ты как будто уже решил за меня, что я презираю тебя и ни за что не прощу за три года отсутствия.

— Я не заслуживаю твоего прощения.

— Позволь я сама буду это решать. — Она осмелилась шагнуть к нему снова. Мальстен не отступил, но заметно напрягся.

— Так или иначе, мы не сможем начать заново то, что между нами было.

Ийсара покривилась.

— Неужели я стала тебе настолько противна?

Мальстен поднял на нее пронзительный взгляд.

— Ты никогда не была мне противна, Ийсара. Я вообще сомневаюсь, что на Арреде сыщется мужчина, который мог бы о тебе так сказать. — Он покачал головой. — Но дело в том, что я люблю другую женщину.

Ийсара застыла.

Кто она? — пронеслось в ее голове. Она с трудом подавила желание выпытать у Мальстена имя этой женщины, разыскать ее прямо сейчас и заколоть ее ножом. Ийсара удивилась собственной кровожадности: никогда прежде ей не приходилось испытывать ничего подобного, но сейчас злоба захватила ее так сильно, что противиться этому порыву было нечеловечески сложно.

— Любишь?.. — переспросила она. Отчего-то эта мысль не могла укорениться в ней. Ийсара хотела верить, что Мальстен говорит не всерьез, что он не разобрался в собственных чувствах, что он ошибается.

Мальстен коротко кивнул.

— Поэтому я и сказал, что надеяться на твое снисхождение с моей стороны неприемлемо.

Ийсара чувствовала, что дрожит, несмотря на теплую шаль.

— Ясно, — сумела выдавить она. Больше всего на свете она боялась, что Мальстен сейчас решит ее утешить и приблизится к ней. Боялась — и желала этого не меньше.

Мальстен не подошел.

— Я не вправе просить твоего прощения. Но хочу, чтобы ты знала: мне искренне жаль, если я причинил тебе боль, — сказал он.

Ийсара не ответила. Она стояла, буравя его взглядом, и знала, что разрыдается, если произнесет хоть слово. Мальстен подождал некоторое время, стойко выдерживая ее взгляд, затем тяжело вздохнул и кивнул.

— Мне жаль, Ийсара, — повторил он, после чего развернулся и зашагал прочь.

Ийсара стояла, глядя ему вслед, и надеялась, что он чувствует, как ее взгляд прожигает ему затылок. Она желала, чтобы он солгал, что не контролировал ее тело, и сейчас его настигла бы расплата за применение нитей. Каждый его ровный шаг, казалось, причинял боль Ийсаре, а она искренне желала, чтобы боль испытал Мальстен Ормонт. Чтобы мучился, просил пощады, а после — просто исчез вместе с той самой женщиной, которая живет в обоих его сердцах.

Дрожь волнами прокатывалась по телу Ийсары, а глаза и щеки обжигали горячие беззвучные слезы. Она ненавидела себя за то, что плачет из-за данталли, который отверг ее — и еще большей подлостью с его стороны было говорить с таким уважением. Ни одного слова Ийсара не могла назвать мерзким, ни одно обвинение Мальстена в его собственный адрес не могла счесть лживым и наигранным. Оставшись верным себе, он был предельно честен, и это ранило так больно, что вынести это было почти невозможно.

— Ненавижу… — прошептала Ийсара едва слышным шепотом.

Ненависть оказалась ее щитом. Холодная, чистая, почти сияющая. Лишь благодаря этой ненависти Ийсара убедила себя устоять на ногах и собрала остатки сил, чтобы не упасть на землю и не дать рыданиям полностью поглотить ее.

Она нашла в себе силы развернуться и зашагать в сторону своей палатки, а вскоре даже перейти на бег. Ийсара влетела в собственную палатку, бросилась на кровать, вспомнив о том, как ночевала во дворце с Мальстеном на шикарной постели с балдахином.

Он никогда не сочтет меня себе ровней, — горько думала она. — Наверняка, он полюбил какую-то знатную женщину. Он ведь герцог! Чего я ждала? Что он захочет навсегда остаться с простой циркачкой, которая пришла в гратский цирк с улицы? Глупая, глупая, глупая!

Ийсара кричала в подушку, нервно сжимая руками одеяло, а часть ее души пряталась в прохладе ненависти. Казалось, после этой ночи только половина души сумеет выжить — вторую сожрет страсть, ревность и боль потери.

Будь ты проклят, Мальстен Ормонт! Ты заслужил любую боль, которую боги послали тебе за твой треклятый дар!