Олег Будилов - По дороге к высокой башне. Часть третья [СИ]

Я тяжело вздохнул. Много лет назад Ругон сказал мне, что в мире должно быть равновесие. Не только король, но и дворяне — высшая военная каста всегда стояли на страже государственных интересов. Они знали, что единственной сдерживающей силой в нашем мире был амулет рода Трех вершин. Пока кто-то невидимый твердо держал его в своих руках, король понимал, что его власти и могуществу в любой момент может прийти конец. Боги внимательно следили за тем, чтобы за спиной их помазанника всегда стоял тот, кто не побоится призвать его к ответу. Призвать и покарать того, кто казалось никогда и ни перед кем не должен держать ответ.

— Я возьму амулет, — сказал я, — но хочу сказать тебе несколько слов.

— Я слушаю.

— Ты знаешь историю рода Трех вершин?

— Конечно, — воин удивленно пожал плечами.

Мой вопрос он посчитал несерьезным. Разумеется, каждый мальчишка в королевстве знал, о чем идет речь.

— Ты знаешь, что обладание амулетом возлагает на хранителя определенные обязательства?

— Только, если он на самом деле потомок древнего рода, — быстро ответил Самон, явно намекая на то, что я самозванец.

— А кто посмеет утверждать, что человек предъявивший реликвию не является законным владельцем амулета?

— К чему ты клонишь? — насторожился королевский посланник.

— Я не пожалею собственной жизни, чтобы уберечь реликвию от врагов Бибона и я никогда не заявлю свои права на трон, — твердо сказал я, — но, если мой воспитанник превратиться в кровожадное чудовище, станет убивать невиновных и мучить свой народ, я приду за ним, так же, как в свое время пришел за его отцом и за Лагоном.

Потрясенный до глубины души Самон удивленно уставился на меня.

Казалось, он не поверил своим ушам. Конечно, Дидон Безумный умер не от моей руки, но я участвовал в перевороте, дошел до самого тронного зала и подобрался к покойному королю настолько близко, насколько это было возможно. К тому же Самон знал, что именно я прикончил Лагона.

— Как ты можешь, — воскликнул он, — ведь ты говоришь о своем воспитаннике, о Бибоне?

— Он больше не мальчишка, скрывающийся в Западной пуще, — отрезал я, — он король. И теперь от его поступков зависит жизнь каждого из нас. Он должен это понимать.

Молодой воин тяжело вздохнул.

— Ты, правда, хочешь, чтобы я передал ему твои слова?

— Конечно.

Самон сокрушенно покачал головой.

— Глупец! Король доверяет тебе. Он оказал тебе великую честь, а ты несешь всякий вздор. Если я расскажу Бибону о нашем разговоре, он сотрет тебя в порошок. Неужели ты не боишься его гнева?

— В тот день, когда я предам свои убеждения и веру, боги жестоко покарают меня. Что мне гнев человеческий по сравнению с их наказанием?

Я положил амулет на стол.

— Ты можешь забрать реликвию с собой. Подберите другого хранителя. В королевстве много преданных людей, которые захотят оказать Бибону неоценимую услугу.

Самон протянул было руку, но потом резко отдернул, словно боялся обжечься.

— Я не вправе отменять решение короля, — сказал он, — если он выбрал тебя, значит, так тому и быть. Он знает, что делает. Я передам ему твои слова и не думаю, что они его обрадуют.

— Такое возможно, — согласился я.

— Так ты возьмешь амулет? — спросил Самон.

— Конечно, — ответил я, взял реликвию со стола и повесил себе на шею, — я верный слуга короля и я люблю Бибона не меньше тебя.

— Тогда зачем ты наговорил мне с три короба, — взорвался Самон, — неужели нельзя было обойтись без всей этой монашеской чепухи?!

— Нет, — сказал я, — никак нельзя.

На рассвете Самон покинул монастырь, примкнув к группе паломников возвращавшихся в Паус.

Минула осень, прошла зима, над степью пронеслись молодые весенние ветры. Сначала робко, потом все сильней наливались в бескрайних полях сочные травы. Монахи и отправленные им в помощь послушники с утра до позднего вечера, словно муравьи копошились на огородах. Земля, орошенная кровью и потом защитников королевства, готовилась дать богатый урожай. Скоро на месте великой битвы поднимется рожь, кукуруза, овес и ячмень. Пусть и на время, но смерть все-таки отступила, чтобы дать дорогу новой жизни.

— Меня беспокоят твои раны, — сказал Холин, — до ставки великого хана идти не меньше месяца.

Мы расположились на смотровой площадке, чтобы отсюда с высоты наблюдать за полевыми работами. Я запретил разбивать огороды под стеной, поэтому земледельцы трудились далеко в поле. Отсюда они казались крошечными черными букашками. И все-таки я видел и понимал, как идут работы. Хорошо представляя раскинувшиеся передо мной угодья, я угадывал, в каком месте и в какое время монахам потребуется помощь. Недаром в детстве я сам не покладая рук трудился в поле, подгоняемый хворостиной Химона.

— Ничего, — беззаботно ответил я, — доберусь как — нибудь.

— Сколько с тобой пойдет людей?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Обоз собирают в столице. Говорят, он так велик, что когда первые носильщики выходят за ворота, последние еще только поднимают груз на площади у королевского дворца.

— Врут, небось? — удивился Холин.

— Конечно, врут, — согласился я и немного подумав, добавил, — обычно с караваном идет около сорока носильщиков и столько же солдат. Вот и считай.

— Король даст тебе своих гвардейцев?

— Вот уж нет, — я рассмеялся, представив себя в окружении черных воинов, — со мной пойдут добровольцы со всей страны. Смелые и надежные дворяне, но точно не гвардейцы.

— Как и те, что пошли с тобой за покойным владыкой Фифоном?

— Надеюсь.

Никто не сможет заменить мне Ругона и остальных. Я потерял столько друзей, что из них можно было бы составить целую армию. Но может быть и те, кто придет им на смену не так уж плохи? В конце концов, старики всегда говорят, что в пору их молодости деревья были выше, мясо сочнее, а вино крепче. Вот только я еще совсем не стар.

— Не знаю, — ворчал Холин, — отправят с тобой каких-нибудь зажравшихся маменькиных сынков, которые и меча в руках не держали.

Я отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Холин никогда не любил дворян и обычным стражникам доверял намного больше. В этом не было ничего странного. Он родился и вырос в квартале городской стражи.

— Ну, так иди со мной, если другим не доверяешь, — предложил я.

В свое время бывший разбойник провел несколько лет у кочевников в плену, поэтому сейчас даже слышать не хотел о путешествии в степь.

— Может, и пойду, — неожиданно заявил он.

Я не стал его отговаривать. В дальнем походе Холин очень бы мне пригодился, но я считал, что он просто болтает. Когда дойдет до дела бывший разбойник, скорее всего, передумает.

Я свесился через ограждение и крикнул одному из старших монахов: