Иван Сирфидов - Поцелуй феи [СИ]

Он сделал над собой усилие, расслабляясь. Притворился, что совершенно не замечает чужого внимания. Придал лицу выражение бесхитростной восторженной ошеломлённости, словно у ребёнка, недавно узревшего чудо, и всё ещё погруженного в мечтательный энтузиазм от этого. Изображать подобные эмоции гораздо сложнее, чем просто честно врать. Сие нелегко. Благо, кошачий концерт оставил отзвуки сходных переживаний в душе. Нужно было всего лишь усилить их, вытащить из себя по максимуму, чтобы казаться тем, для кого встреча с волшебством внове. К тому же Руну очень хотелось вернуться в спокойное уединение от чужих, к которому он, будучи невидимкой-изгоем, столь привык за прошлые годы, и это желание добавило ему вдохновения.

— Дяденька Уго, вы видали?! Вы слыхали?! Кошки пели! А что это было?! — воскликнул он с такой простодушной искренностью, с таким глубоким чистосердечием, что Лала аж открыла ротик, а потом разулыбалась весело.

Слова не всегда имеют значение. Значение имеют интонации. Их слышат, через них воспринимая чувства человека, и так приходят к выводам о нём. Не умом, тоже чувствами, в первую очередь ими, и лишь потом, на основе них, уже умом. Интонации не слова, их труднее подделать, в них сложнее заложить ложь, им гораздо больше верят. Сейчас перед всеми предстал простоватый ничего не видевший в жизни деревенский паренёк, впервые столкнувшийся с чудом и оттого пребывающий в радостном возбуждённом смятении. Деревенщине и полагается быть таким. Интерес людей к Руну сразу заметно поуменьшился. В Уго так и вовсе полностью угас.

— Чудо какое-то, — молвил он со значимостью. — Я такого и представить себе не мог. А красиво-то как пели, боги вы мои!

— Да, красота невероятная, — согласился Рун с восхищением.

— Это уже не первое чудо в моём заведении, между прочим, — похвалился Уго. — Вчера клопы очень странно себя вели.

— Тоже пели?

Уго с изумлением посмотрел на него, на секунду даже потеряв дар речи.

— Ты что?! Пели. Ну ты и скажешь. Просто ползали странно. А ведь ещё жена гончара вчера выздоровела со смертного одра. В нашем городе начались чудеса, парень, — констатировал он с благоговейными нотками в голосе. — Как будто со вчерашнего дня. Надо за слухами теперь повнимательнее следить. Может и другие чудеса были. Или произойдут.

— А раньше коты здесь не пели?

— Никогда.

— Вот повезло мне! Оказаться у вас, — покачал головой Рун.

— Ага. Нам всем повезло. Ты завтрак заказывать пришёл?

— Его.

— Оладьи будешь? Со сметаной и мёдом.

— Хочешь оладьи, милая? — обернулся Рун к Лале.

— Очень, — просияла она. — У нас тоже пекут оладушки, суженый мой.

— Ну, отлично, — Рун снова повернулся к Уго. — Оладьи это здорово. Я бы их поел.

— Заказ принят, — кивнул хозяин заведения. — И само собой, молоко, и разного ещё по мелочам тебе будет. Ватрушка с творогом.

— Спасибо, — учтиво поблагодарил его Рун.

Он повёл Лалу назад.

— Ну, котик, ну ты и врунишка! — весело заявила она. — Ты превзошёл сам себя.

— Ты, прекрасная невеста моя, всё время преувеличиваешь мои таланты, и я даже не понимаю, зачем, — усмехнулся Рун, пропуская её в двери в коридор.

— Вовсе и не преувеличиваю. Я бы так ни за что не смогла. Столь искренне говорить неправду.

— На то ты и фея.

— Ты великий врунишка, Рун. Прямо король врунов.

— Нет, — возразил он добродушно. — Король врунов, это кто изобретательно врёт. Правдоподобно по логике. А я просто честно вру. Это достаточно легко.

— Это совсем даже не легко. Мой великий врунишечка.

— Лала, мне… ну… всё же я бы предпочёл быть великим обнимателем. Вот этот титул хочу, — улыбнулся Рун.

— Этого у тебя тоже не отнять, заинька, — рассмеялась Лала.

Сегодня еду им принёс десятилетний мальчик. Молча составил с подноса на стол, поклонился и убежал. Оладьи были ещё горячими, отлично приготовлены, Лала осталась очень довольна. Рун тоже знатно набил пузо. Потом они сидели на лавочке, в обнимку, переговариваясь о разном, оба в приподнятом настроении. А затем Лала спохватилась, что перед визитом в храм надо бы расчесать волосы. Тут же выставила ладошку перед собой, та засияла синим светом, раз, и на ней появился красивый разукрашенный гребешок.

— Так, так, — произнёс Рун с затаённым торжеством.

— Это, Рун, совершенно крайняя необходимость для девушки. Так что вот даже молчи, — с юмором посмотрела на него Лала.

— Ну ладно, — изобразил он смирение. — Я хотел сказать, как ты прекрасна, и как сильно тебя люблю. Но промолчу, коли невеста того требует.

— Нет, это скажи, — мягко потребовала Лала.

— Бедная, сама не может понять, чего хочет, — стал подтрунивать Рун.

— Очень даже могу, жених мой дорогой, — поведала Лала иронично. — Я хочу услышать, как я прекрасна и как сильно ты меня любишь.

Рун призадумался.

— Не знаю, как точно выразить мысли, — посетовал он.

— Сам виноват. За язык никто не тянул. Выкручивайся теперь, — рассмеялась Лала.

— Ну… Э-э-э… Ты вот отказываешься выходить за меня, а я всё равно счастливейший из смертных, — с улыбкой промолвил Рун. А затем его голос стал серьёзным, доверительным и искренним. — Потому что просто быть с тобой… Это не передать словами. Это самое милое сердцу, что только может быть. Ты улыбнёшься мне, и сразу ликование в душе какое-то, и кажется, словно я в раю, назовёшь нежным именем, и хочется летать, точно крылья за спиной, обнимешь, и тепло-тепло внутри, и как будто даже больно, настолько тепло, но это хорошая боль, хочется, чтобы никогда не прекращалась, чтобы ты всегда была со мной. Вот такая ты красивая, и так сильно я тебя люблю.

Порой простодушие лучше всякой поэтичности. Когда бесхитростный человек открывает свои чувства, ничего не пряча и не утаивая… Он и сам не понимает, что он вкладывает в свою речь. Это берёт начало из наиболее потаённых глубин сердца. А там много всего, если та, что дорога тебе, не суждена стать твоей второй половинкой. И радость от того, что она рядом, и тоска от неизбежного расставанья, которое возможно будет скоро. И боль ожидающего одиночества, и нежность, жаждущая проливаться и согревать. И тревога за безопасность, за кров и пищу. И желание дарить тепло объятий, чтобы делать счастливой. И много-много что ещё. Феи очень чуткие натуры. Лала вздохнула растроганно.

— Спасибо, мой хороший, — ласково произнесла она. — За это заслужил награду. Проси, какую хочешь. Только не жертву, Рун.

— Ну, если не жертву… то даже и не знаю, кудесница моя, — посетовал он. — Замуж ты тоже не пойдёшь, как я понимаю. А всё остальное у меня есть как будто. Я бы пожелал обнимать тебя, когда захочу, но это мне разрешается и так.

— Хочешь, волосы мои порасчёсывай, — предложила Лала по-доброму.