Ингвар Нинсон - Красная книга [СИ]

У воды можно много чем заниматься.

С трудом удалось выяснить только то, что в дом приходили незнакомые люди. Мама записывала их в книжку. Папа катал на корабле. Это повторялось время от времени.

При этом было непонятно, происходило это раз в неделю или раз в год.

Даже примерно не удалось выяснить, каким кораблём управлял папа.

Похоже, для девочки не было разницы между коггом и кнорром.

Отец Грязнульки мог катать господ и показывать им какое-нибудь диво на отдельно стоящем островке, или под водой. Мать рисовала бы билетики или открытки на память об этих чудесах. А может быть, они делают что-нибудь совершенно иное?

Отец — лодочник. А мать Грязнульки берёт за перевоз плату.

Отец — контрабандист. А мать ведёт логи черновых сделок.

Отец — возит пассажиров к кораблям с большой осадкой или передаёт с борта на борт грузы. Мать принимает товар по описи.

Отец — рыбак, и выводит в море артель. Мать записывает в книжку доли улова или выручку за рыбу.

Отец — честный торговец, который собирает таких же местных дельцов в один караван, чтобы сподручнее отбиваться от ушкуйников. Мать же составляет списки.

Хотя по некоторым рассказам можно было догадаться, что у папиной лодки имелась палуба. И не простые чердаки для хранения на носу и на корме, какие оборудуют даже на шнеках, а настоящие трюмы. Девочка могла там играть. Великан напомнил себе не судить по собственной шкуре. Малышка могла бы играть и в крохотном трюме.

Ингвар рассказал кукле, что матросы с помощью флагов могли обмениваться сообщениями. И сразу же вспомнил Тульпу. Но не дал себе раскиснуть, а продолжил про флаги, вымпелы и гербы. Но у девочки не удалось дознаться ни про один символ, который можно было бы найти в картах или гербовых книгах.

— А как же папа узнавал свой корабль?

— Чутьём.

Действительно, судовладелец вряд ли бы читал название на борту, чтобы узнать своё судно. Ингвар подумал, что ответ на удивление осмысленный и даже мудрый. Но не сдался:

— А другие? Кто мимо проплывал? Кто с берега смотрел? Совсем ничего не было особенного? Как же они его с другими кораблями не путали?

— Все знали Красного Ворона.

Дальнейшие вопросы не прояснили, был ли то цвет, носовая фигура или название.

«Красный Ворон»

— Спасибо тебе, милая Тульпа, — вслух поблагодарил Нинсон.

Это была удача. Хоть мелкая, зато настоящая.

Приспустила штанишки, как говорил в таких случаях барон Шелли.

Ингвар очутился в прошлом и увидел внутренним взором всю картинку целиком:

Стрелу, пущенную в оленя, дёрнувшегося в последний момент.

Дребезжащее древко, звонко засевшее в стволе.

Растерянный взгляд провожатых.

Встрепенувшихся птиц.

Уносящегося оленя.

Смех барона:

— Удача ещё не далась! Только приспустила штанишки! Го-о!

И с этим «Го-о!» барон укатывался дальше, будоража лес хохотом и удалью.

Ингвар нисколько не сомневался, что его удача с этим «Красным Вороном» связана с образом Тульпы. С красным чаем, с едва слышной отдушкой прелой листвы и дорожной пыли. С запахом конской гривы и выделанной кожи. С ускользающим ароматом весеннего снега и ещё каким-то неброским, но узнаваемым, дорогим запахом.

С ироничной улыбкой на знакомых губах.

Великан улыбнулся в ответ своим воспоминаниям.

Будто Тульпа могла эго видеть оттуда, со звёзд, где летела Мать Драконов, где жила своей жизнью луна.

— Тульпа? — неожиданно спросила девочка. — Ты её любишь?

Великан вздохнул:

— А ты кого-нибудь любила? Кроме мамы и папы? Братиков, сестёр? Зверушки у тебя были? Или на дворе наверняка были. Лошади? Коровы? Овцы? Козы? Куры-то хоть у вас были? А?

← 75 Молчание Призраков 77 Бродячий Мортидо →

77 Бродячий Мортидо 77

Бродячий Мортидо

Ингвар так и не дождался ответа.

Вместо этого кукла показала Мортидо. Самоцвет из сочно-клюквенного стал дымно-серым. А само кольцо потемнело, будто плохое серебро. Только коготки на паучьих лапках не потускнели.

— Дуб, — сказала вдруг девочка.

Мортидо не просто поменял цвет на соломенно-жёлтый. Он стал деревянным.

— Терновник.

Древесина неуловимо превратилась в красно-коричневую. Расплылся узор.

— Ясень.

Текстура чётче обозначилась и посветлела до бежево-рыжей.

— Драконья кость, — назвал Ингвар первое, что пришло на ум.

Ничего не произошло.

— Драконья кость, — повторил Нинсон, отчётливо и громко, как для глухого.

Великан легонько ткнул девочку в руку и кивнул на перстень. Давай, мол, ты.

— Драконья кость, — сказала Грязнулька.

Мортидо стал матовым и тёмным, как омытый водой камень, почти чёрным.

— Стальбон, — скомандовал Ингвар, но перстень никак не прореагировал.

Грязнулька повторила за Нинсоном:

— Стальбон, — и перстень превратился в белую лакированную кость, а кабошон в полудрагоценный лунный камень.

Девочка покрутила Мортидо и так и эдак, а потом спросила:

— Что такое Драконья кость и Стальбон?

Ингвар был удивлён. Ошарашен.

— Я не понимаю. Этого не может быть...

Будучи сказочником, Нинсон множество раз сталкивался с описаниями загадочных вещей прошлого, привезённых Лоа на небесных лодках. И людскими творениями, подчас не менее удивительными. Множество отраслей механики и алхимии имели собственные гейсы и были под постоянным прямым контролем викариев.

Так что поразил его не предмет, который может менять свой вид.

А то, что Грязнулька могла не понимать, во что превращает кольцо?

— Ты не знаешь, что такое стальбон и как выглядит драконья кость?

— Ну и что?

— Как ты направила оргон? На что?

— На Мортидо.

Ингвар потёр лоб. Немногословность девочки угнетала его.

— К какому образу ты могла приводить перстень? Если образа у тебя самой не было? Как ты это сделала?

Она задумалась. Впервые за время их знакомства Нинсон отчётливо видел, что она размышляет. Не реагирует на сиюминутный раздражитель, а в самом деле думает.

— Может, он знает?

— Ты имеешь в виду перстень? Мортидо? Может быть. Но тогда он и на мои слова ответил бы. Он же реагирует не на слова. А на образ. На картинку. А на какую, спрашивается, картинку, если у тебя практически чистый карпэм?

Девочка не поняла половины сказанного, но легко уловила смысл:

— Ну и что?

— Ты знаешь, Грязнулька, мне нравится, что ты так осмелела. И мы договорились, что когда нас никто не слышит, можно мне всё-всё говорить. И даже нужно. Не следить за словами, а говорить как есть. Но нельзя же, клять, втупую толдычить своё «ну и что», «ну и что», «ну и что». Чего ты заладила?

— Ну и что?

Ингвар не ожидал такой наглости и, наконец, посмотрел на девочку.

Грязнулька не издевалась над ним. Она в очередной раз пыталась закончить долгую и потому сложную для неё речь. Нинсон показал, что будет терпеливо молчать. Выдохнул.