Антон Демченко - Пепельный рассвет

Ощутив на плече чью-то руку, я даже не вздрогнул. Медленно, нехотя оторвав взляд от алтаря, оглянулся и… наваждение рассеялось. Не было вокруг ни белоснежной бесконечности, ни перезвона запредельных колокольцев. А был лишь ярко освещённый зал Горного Дома и стоящий рядом со мной отец Иммар, с лёгкой улыбкой наблюдающий за тем, как сползает с моего лица маска отрешённости.

— Идём, ходок Мид. Тебя ждёт вторая часть испытания, — тихо произнёс он, и выплывшие из темноты монахи, окружив нас, двинулись куда-то в восточный придел храма. Что ж, идём.

Бесконечная белизна, может быть, и пропала, а вот моё апатичное созерцательное настроение никуда не делось. Иначе объяснить, почему я даже не поинтересовался дальнейшей процедурой, невозможно. Мне, действительно, было пофиг, что будет дальше… странное, непривычное состояние, не посещавшее меня даже когда я жил под одной черепной крышкой с Димом.

Наверное, именно поэтому я даже не дёрнулся, когда отец Иммар подтолкнул меня к низкому и узкому проходу, за которым начиналась не менее узкая и крутая винтовая лестница, ведущая куда-то вниз. Впрочем, кое-что всё же шевельнулось в душе. Глупый вопрос, но имеющий право на жизнь: когда церковники успели зарыться в скальное основание под городом, если не только Горному, но и самому храму едва-едва исполнился год. Ну, пусть полтора…

На самом деле, это была лишь тень обычного интереса, но она позволила мне хоть немного прийти в себя, встряхнуться. А ещё через пару минут, я, наконец, ощутил, как спадает пелена окутавшей меня апатии. И произошло это, аккурат в тот момент, когда мы закончили спуск по стрёмной лестнице и вышли в длинный коридор, чем-то напомнивший мне штрек хранилища, спрятанного под уничтоженным посёлком, найденном мною в Пустошах.

— Испытание Светом ты прошёл. Теперь, очередь испытания Тьмой, — негромко произнёс новый предстоятель Горного Дома, легонько подтолкнув меня в спину, к одной из дверей. Массивной, обитой железом и густо утыканной заклёпками. — Думай, вспоминай, жди.

— Очень обнадёживающе, — пробормотал я. Отец Иммар улыбнулся и кивнул в сторону тёмного проёма. Вздохнув, я прошёл мимо монаха, учтиво придержавшего для меня тяжёлую створку двери и, перешагнув через невысокий порожек, уставился в темноту. Глухо скрипнули петли, лязгнул засов, и я полностью погрузился во тьму и тишину. Плотно пригнанное полотно двери, не пропускало ни единого лучика света, да и окон здесь не может быть по определению. Подземелье, всё-таки, а значит, и ночное зрение мне здесь ничем не поможет. Жаль.

Вслепую шаря по стенам, я обошёл по кругу помещение, оказавшееся небольшой квадратной комнатой-камерой с единственным входом и без малейшего признака мебели. Даже занюханного топчана здесь не было! Но есть и плюс. Никакой "тьмы", то есть, искажения, характерного для Пустошей, я здесь тоже не нашёл. Просто тёмная комната. Камера. Не больше и не меньше.

Убедившись, что в помещении отсутствуют, не только вещи, но и живые существа, я вернулся к входной двери, опёрся на неё спиной и, прикрыв глаза, застыл на месте. В принципе, глаза закрывать было вовсе не обязательно, всё равно ни черта не видно, но так комфортнее. Как-то незаметно справившись с давлением тишины, я принялся считать. Просто считать, молча, десятки, сотни, тысячи…

Правда, несколько раз пришлось отвлечься от этого медитативного занятия. Помня о некоторых поделках алхимиков, и подозревая, что даже при полном отсутствии света церковники могут как-то наблюдать происходящее в этом помещении, я старался как можно качественнее давить то и дело возникающие порывы своего изменённого тела, так и норовящего растаять в окружающей темноте, словно кусок сахара в чашке с горячим кофе. Кофе… да! Ароматный, вкусный кофе. Эх, сейчас бы чашечку, да под сигарету… Стоп!

Какой кофе, какая сигарета?! Я же, вроде бы, никогда не курил! Или курил? Хм, интересный вопрос. Можно ли считать побуждающее тягу воспоминание об устоявшемся клише-привычке, самой привычкой? А если можно, то нельзя справиться с ней воспоминанием об употреблении продукта, вызывающего тягу?… С другой стороны, а как мне это поможет, если такового воспоминания у меня нет? Я же не курил никогда. Или курил, но забыл? Вполне возможно… И это плохо. Ведь память, есть единственная запись нашей жизни. Нет воспоминаний, не было и события. Нет памяти, нет и личности… Как там было-то? Не запостил — несчитово? А что такое "постить"?… Тьфу ты, какой бред в голову лезет! Неужели, это на меня помещение так влияет?

Я помотал головой, пытаясь избавиться от гудящего роя идиотских мыслей и, кое-как справившись с их наплывом, попытался вспомнить, на каком числе остановился в своём счёте. Получилось. А вот продолжить его мне не удалось. Дверь за моей спиной дрогнула, загрохотал засов и мне пришлось прикрыть рукой и без того зажмуренные глаза. Неяркий свет алхимической лампы резал даже сквозь плотно закрытые веки.

— Как себя чувствуешь, ходок? — негромкий голос отца Иммара раздался чуть в стороне.

— Одинадцать тысяч ровно, — пробормотал я и произнёс чуть громче: — Благодарю, святой отец. Я в полном порядке.

— Да? — в интонациях предстоятеля Горного Дома мелькнули отчётливые нотки сомнений. — Уверен?

— Абсолютно, — ответил я, наконец проморгавшись.

— Что ж, это радует, — протянул отец Иммар и указал в сторону лестницы. — Идём, ходок. Осталась последняя часть.

— Исповедь? — предположил я.

— Беседа, — мягко поправил меня предстоятель, первым направляясь к этому узкому винтовому кошмару. А как ещё назвать лестницу, ширина ступеней которой, чуть больше ладони, а высота равна двум ладоням? Подъём для цапли, не иначе!

Место для нашего разговора, отец Иммар выбрал весьма нетривиальное. Хотя добираться до небольшого балкона, спрятавшегося в северном приделе храма, на высоте второго яруса, оказалось непросто. Кажется, архитекторы, проектировавшие Горный Дом, отчаянно экономили, причём, почему-то, именно на лестницах. Все они получились узкие, высокие и жутко неудобные! И, похоже, что архитекторы просто не слышали о существовании таких понятий, как "лестничный марш" и "лестничная площадка". Только непрерывный винтовой подъём, только хардкор! А здание-то не такое уж и низкое, только первый ярус высотой не меньше десяти метров. А их в храме — четыре! Руки бы пообрывал проектировщикам.

Оказавшись на балконе, с которого открывался замечательный вид на основной зал Дома, я огляделся и, следуя молчаливому жесту-предложению предстоятеля, уселся в одно из двух довольно удобных кресел, установленных так, чтобы невысокие перила балкона не перекрывали вид на алтарную часть. Вообще, место выбранное отцом Иммаром для "беседы" оказалось весьма уютным. Огромный ковёр, накрывший холодные каменные плиты пола, глушит шаги, а тяжёлые тёмно-бордовые драпировки, скрывают за собой не менее холодный серый камень стен. Углы тонут в непроницаемо-чёрных тенях, но небольшой секретер и пара книжных шкафов, в простенке меж двух витражных стрельчатых окон, освещены дорогими алхимическими лампами. Да и кресла, в которых мы расположились, как и столик между ними, тоже оказались в круге неяркого света.