Мария Берестова - Любовь не с первого взгляда [СИ]

— А разведка разве не вам подчиняется, ваше величество?

Покраснела ли королева от гнева или от смущения, не представлялось возможным понять.

— Вы слишком бравируете вашими двусмысленными отношениями с Анджелией! — вернулась к нападению она.

— В самом деле? — его голос упал до шёпота. — Напомните мне, разве не в этом была вся идея? Если мне не изменяет память, ваше величество, — с убийственной любезностью напомнил он, — вы избрали себе в мужья именно анжельца как раз для укрепления связей с этой страной. Чем ваш покорный и верный муж и занимается, — насмешливо раскланялся он. — С большим успехом, позволю я себе отметить!

Не дождавшись её ответа, он в бешенстве развернулся и направился к выходу.

Уже в дверях кабинета его нагнал её странно срывающийся голос:

— Спорим… спорим люстра сейчас упадёт?

В глубоком недоумении он обернулся и машинально посмотрел на потолок. Люстра невозмутимо отсвечивала гранёнными хрусталиками свет свечей и явно не собиралась никуда падать.

С ещё большим недоумением он перевёл взгляд на неё. Её странно бледное, напряжённое лицо было наполнено самым беспросветным отчаянием.

Через три удара сердца до него дошло.

Гнев и обида никуда не делись; они по-прежнему владели им. Владели, но отошли на второй план.

На первый — выступило глубокое, жалобное чувство осознания того, что и она в этой ситуации чувствует себя мучительно, и её сердце ранено не меньше и кровоточит сейчас, раздираемое страхом, что он в своей обиде уйдёт сейчас и оставит её одну справляться с теми ранами, которые они со зла нанесли друг другу.

— Ну что ещё за игры… — пробормотал он себе под нос с огорчением, вернулся и поцеловал её — скорее сухо и отстранённо, но, безусловно, бережно.

К его глубокой неожиданности, она вдруг беспомощно прижалась к нему и разрыдалась в его плечо — самыми обычными, простецкими женскими слезами, с всхлипами и рыданиями, а не той пародией на плач, которой она довольствовалась со времён своего детства.

Он был деморализован и ранен осознанием того, что ей стало настолько больно из-за его грубости.

Будто этого было мало, она вконец добила его, жалобно пробормотав куда-то ему в плечо:

— Прости… прости меня, пожалуйста.

— Помилуй, женщина, — пробормотал он ей в макушку, обнимая нежно.

В эту минуту ему казалось, что он один виноват во всём, что это он был нетерпимым, грубым, глупым. Ей же, напротив, казалось, что это она одна виновата — злая, несправедливая, властная.

Истина, конечно, была где-то посередине, но до этой мысли они додумаются ещё не скоро. Не всё и сразу.

— Пойдёмте, поговорим, — вдруг тихо предложил он, увлекая её к софе.

Удобно устроил в своих объятьях, целовал куда-то в лоб, гладил по волосам, стирал слёзы.

Наконец, она успокоилась, — и тут же замерла ледяной статуей, чувствуя ужас и стыд перед своим срывом, который, со всей определённостью, казался ей вопиюще недопустимым.

— Конфликты неизбежны между живыми людьми, дорогая, — неожиданно для неё начал тихо объяснять он.

Она сидела в кольце его рук спиной к нему и не видела его лица, но по голосу была почти уверена, что оно серьёзно и напряжено.

— Коль скоро в нашем супружество, — продолжил неспешно он, — вы перестали изображать снежную королеву, а я — безупречного лорда, то мы неизбежно сталкиваемся с этим живым процессом. У вас есть свои желания, у меня — свои. Вы чего-то ожидаете от меня, я — от вас. Иногда наши желания и ожидания не сходятся. Это естественно.

Он замолчал, подбирая дальнейшие слова, а королева вставила свою мысль:

— Это естественно, но… Но почему нельзя поговорить по-человечески? — с горечью и ощутимым недовольством собой возразила она.

Он еле слышно рассмеялся — она почувствовала это скорее по вибрации его тела, чем по звуку, и объяснил:

— Очевидно, я задел вас за больное. Что вас так вывело, мои анжельские шашни? — с явственной улыбкой в голосе спросил он.

Она неловко пожала плечами, боясь снова поднять эту тему и выйти на новой виток обмена злыми, острыми репликами. Ей казалось, что лучше не говорить об этом, запрятать подальше, сделать вид, что ничего не было.

— А скажите, дорогая, — вдруг лукаво спросил он, — были бы вы сами и ваши приближённые так критичны к моим интригам, если бы я был анжельским принцем?

— В Анджелии нет принцев, — слабо воспротивилась Кая, уже понимая, что падает в эту словесную ловушку.

Его скептическую игру бровями она, кажется, почувствовала затылком.

— Вы правы, — оставалось ей только согласиться со вздохом. — Будь вы анжельским принцем, никто бы и слова не сказал.

В тот момент, когда она это озвучила, ей показалось это ужасно несправедливым по отношению к Канлару. Никогда до этого момента она не задумывалась о том, что в династических браках неправящая сторона всегда так или иначе отстаивала интересы своей родины. Выбери она ньонского принца, тот наверняка бы сражался за интересы своей стороны с остервенением, и, возможно, далеко не с такой ловкостью, как это проделывал Канлар.

— Я тоже задела вас за больное, да? — вместо этих соображений спросила она.

Он стиснул её покрепче и глухо признал:

— Да.

Спустя полминуты сдержанно добавил:

— По правде сказать, я до сих пор на взводе.

— О! — обернулась она, вглядываясь в его лицо виноватым взглядом.

— Не сворачивайте себе шею, — поморщился он, мягко, но непреклонно разворачивая её обратно.

Он был уверен, что его злость отражается на его лице, и не хотел, чтобы она это видела.

Некоторое время они сидели молча — она не решалась заговорить первой, боясь спровоцировать, — после чего он, наконец, продолжил:

— Вы знаете, я человек гордый, — с некоторым внутренним сопротивлением признал он. — Меня… задевает ваше… нет, не недоверие, — оборвал он недоконченною мысль. — Вы королева, и быть осторожной — ваша прямая обязанность. Но… дьявол раздери! — вцепился он одной рукой в свои волосы. — Хорошо, кажется, я вру самому себе. Меня и впрямь задевает ваше… ваша осторожность по отношению ко мне, — с горечью утвердил он.

Кая застыла и с глубоким напряжением ответила:

— Я не могу позволить себе… быть неосторожной, — постаралась она, как и он, заменить болезненное «недоверие» более мягкой, но от того не менее ранящей, формулировкой.

— Я знаю! — воскликнул он порывисто и принялся быстро и торопливо пояснять: — Всё знаю, всё понимаю, признаю оправданным и необходимым, восхищаюсь вами как твёрдой и мудрой правительницей, но… — оживившийся было тон сошёл на нет.

— Но вас задевает, — совершенно помертвевшим голосом резюмировала королева.

— Да, — с удивительно глубоким для такого короткого слова отчаянием подтвердил он.