Мадлен Миллер - Цирцея [litres]

Собранные корни и листья я принесла обратно к озеру, растерла на прибрежных камнях. Кашицу собрала в пузырек, добавила озерной воды. Эта вода все еще несла в себе кровь, смытую с моих рук, – кровь мою и сестры. Зелье будто знало об этом и становилось, вихрясь, темно-красным.

Той ночью я не спала. Пробыла на Дикте, пока не побледнело небо, а потом отправилась обратно в Кносс. Когда я добралась до дворца, солнце над полями уже ярко светило. Я пересекла внутренний двор, который еще вчера меня заинтересовал, и на сей раз остановилась, чтобы рассмотреть его получше. Здесь располагалась большая круглая площадка для танцев, обсаженная дубами и лаврами, дававшими тень от палящего солнца. Вчера мне показалось, что пол ее каменный, но теперь я видела, что он из дерева, из множества дощечек, так искусно отполированных и покрытых лаком, что они казались единым целым. Изображенная на них спираль раскручивалась от центра к краям, как гребень свертывающейся волны. Работа Дедала, чья же еще.

На площадке танцевала девочка. Танцевала без музыки, однако ноги ее безупречно соблюдали темп, шагали, будто ударяя в бесшумный барабан. Она и сама двигалась подобно волне – грациозно, но энергично и неустанно. На голове танцовщицы сверкала диадема царевны. Я узнала бы ее где угодно. Это она была на носу Дедалова корабля.

Увидев меня, девочка распахнула глаза, так же, как ее статуя. Склонила голову:

– Тетя Цирцея! Рада с тобой познакомиться. Я Ариадна.

Я увидела в ней черты Пасифаи, но только присмотревшись: подбородок, изящные ключицы.

– Ты искусна, – сказала я.

Она улыбнулась:

– Благодарю. Родители тебя ищут.

– Не сомневаюсь. Но мне нужно найти Дедала.

Ариадна кивнула, словно я была лишь одной из тысячи тех, кто хотел видеть Дедала, а не ее родителей.

– Я отведу тебя. Только осторожно. Стражники повсюду.

Ее ладонь – теплая, чуть влажная после упражнений – скользнула в мою. Ариадна повела меня через десятки боковых коридоров, бесшумно ступая по каменному полу. Наконец мы подошли к бронзовой двери. Она постучала – шестью ритмичными ударами.

– Не могу сейчас играть, Ариадна, – отозвался голос. – Я занят.

– Со мной госпожа Цирцея, – ответила Ариадна.

Дверь распахнулась, за ней стоял Дедал, весь перепачканный сажей и краской. А за его спиной я увидела мастерскую, расположенную частично под открытым небом. Увидела статуи, еще завешенные тканью, незнакомые инструменты и механизмы. У дальней стены дымила плавильня, пламенел залитый в форму металл. На столе лежал рыбий хребет, рядом – необычный зубчатый клинок.

– Я была на Дикте. Мне приоткрылась судьба этого существа. Оно может умереть, но не сейчас. Явится смертный, которому суждено с ним покончить. Сколько этого ждать – не знаю. В моем видении существо уже выросло.

Я наблюдала, как это известие укладывается в его голове. Все предстоящие дни, когда придется оставаться настороже. Он вздохнул:

– Значит, нам нужно заточить его.

– Да. Я приготовила зелье, оно поможет. Это существо жаждет… – Я запнулась, почувствовав Ариадну за спиной. – Оно жаждет плоти, которую ело уже – ты видел. Такова его природа. Убрать этот голод я не могу, но могу умерить.

– Уже что-то, – ответил он. – Благодарю.

– Не благодари пока. На три четверти года заклятие умерит его голод. Но каждый раз в пору урожая он будет возвращаться и требовать пищи.

Взгляд его метнулся к стоявшей позади Ариадне.

– Понял.

– В остальное время он будет опасен, но лишь в той мере, в какой опасен дикий зверь.

Дедал кивнул, но я видела: он думает о поре урожая и пище, которая потребуется. Он глянул на стоявшие позади литейные формы, раскаленные докрасна.

– Клетка будет готова к утру.

– Хорошо. У нас еще есть время. Я займусь заклинанием.

Ариадна дождалась, пока закроется дверь.

– Вы говорили о новорожденном, так ведь? Это его нужно держать в заточении, пока не убьют?

– Его.

– Слуги говорят, этот ребенок – чудовище, а отец накричал на меня, когда я о нем спросила. Но он ведь все-таки мой брат, разве нет?

Я замялась.

– Мне известно про мать и белого быка, – сказала Ариадна.

Невинными дети Пасифаи долго оставаться не могли.

– Пожалуй, можно сказать, что он твой единоутробный брат. А теперь идем. Отведи меня к царю с царицей.

Грифоны на стенах, изящные, царственные, чистили перья. В окна лилось солнце. Моя пышущая здоровьем сестра возлежала на серебристом ложе. Минос сидел на алебастровом троне и рядом с Пасифаей казался старым и опухшим, как плавающий в море труп. Глаза его впились в меня, словно хищная птица в рыбину.

– Где ты была? О чудовище пора позаботиться. Тебя для этого сюда привезли!

– Я приготовила зелье. Чтобы можно было благополучно переместить его в новую клетку.

– Зелье? Да я хочу, чтоб его умертвили!

– Дорогой, не впадай в истерику, – сказала Пасифая. – Ты ведь даже не выслушал, что придумала моя сестра. Прошу, Цирцея, продолжай.

Она с преувеличенным вниманием подперла рукой подбородок.

– Три четверти года зелье будет сдерживать голод этой твари.

– И всё?

– Послушай, Минос, ты обидишь Цирцею. Мне кажется, это превосходное зелье, сестра. Аппетит у моего сына и правда слегка чрезмерный, так ведь? От наших узников уж ничего почти не осталось.

– Я хочу его смерти, и это мое последнее слово!

– Его нельзя убить, – ответила я Миносу. – Сейчас нельзя. У него есть судьба в далеком будущем.

– Судьба! – Сестра радостно захлопала в ладоши. – Ну расскажи же, какова она? Чудовище сбежит и съест кого-нибудь из наших знакомых?

Минос побледнел, хоть и попытался это скрыть.

– Позаботьтесь, – сказал он мне, – вместе с мастером, чтобы оно было в надежном месте.

– Да, – мурлыкнула сестра. – Позаботьтесь. Даже думать не хочу, что случится, если он убежит. Мой муж, может, и сын Зевса, но плоть его смертна, целиком и полностью. По правде говоря, – она понизила голос до шепота, – я думаю, он этой твари боится.

Сто раз я видела глупцов, попадавших моей сестре в когти. Минос переносил это похуже многих. Он ткнул в меня пальцем:

– Слышишь? Она открыто мне угрожает. Ты в этом виновата, ты и все ваше лживое семейство. Ваш отец отдал ее мне как сокровище, но если бы ты знала, что она со мной сделала…

– Ах, расскажи же ей, что я сделала! Полагаю, Цирцея оценит колдовство. Как насчет сотни девушек, умерших, пока ты над ними кряхтел?

Я чувствовала рядом Ариадну, хотя она не издавала ни звука. Лучше бы ее здесь не было.

Ненависть ожила в глазах Миноса.

– Гнусная гарпия! Так они умерли от твоего колдовства! Ты порождаешь одно только зло! Нужно было вырвать этого зверя из твоей проклятой утробы, пока он не родился!