Мадлен Миллер - Цирцея [litres]

– Это сложно.

Хоть и не до смеха было, я рассмеялась.

– А ты думал, легко? Послушай. Принявшись строить это судно, ты ведь не ждал, что все будет готово после первого взмаха топора. Ты работал, работал день за днем. То же и с колдовством. Я веками трудилась и все еще не достигла совершенства.

– Но дело не только в этом, – возразил Телегон. – А и в том, что я, в отличие от тебя, не колдун…

Тут я подумала о своем отце. О том далеком дне, когда он, обратив в пепел полено в нашем очаге, сказал: и это лишь меньшее, на что я способен .

– Похоже, ты и вправду не колдун. Но ты – нечто иное. И это иное ты еще не отыскал. Потому и уезжаешь.

Его улыбка, теплая, как летняя трава, напомнила мне улыбку Ариадны.

– Да.

Я отвела Телегона в прибрежную тень. Пока он доедал последние груши, камушками изобразила его путь, отмечая опасности и остановки. Мимо Сциллы идти не нужно было. На Итаку вели и другие пути. Одиссей не смог ими воспользоваться лишь потому, что мстительный Посейдон не позволил.

– Если Гермес тебе поможет – хорошо, но ни в коем случае на него не полагайся. Слова его по ветру писаны. И всегда берегись Афины. Она может явиться к тебе, приняв другой облик. Прекрасной девы, например. Или прекрасного юноши. Как бы она ни искушала тебя, не позволяй себя обмануть.

– Мама! – Он покраснел. – Я отправляюсь искать отца. И думаю только об этом.

Больше я ничего не сказала. В те дни мы были друг с другом ласковее, чем прежде, даже и до нашей стычки. По вечерам сидели вместе у очага. Он засовывал ногу львице под брюхо. Была еще только осень, но ночи уже стали прохладными. Я подавала его любимое блюдо – рыбу, начиненную жареным сыром и зеленью. Он ел и слушал мои наставления.

– Пенелопе, – говорила я, – выкажи всяческое почтение. Встань перед ней на колени, воздай хвалу, преподнеси дары – я дам тебе подходящие. Она разумна, но ни одна женщина не обрадуется, увидев у ног своих внебрачного ребенка мужа. И Телемах. Его больше всех остерегайся. Ведь именно он через тебя больше всех потерять может. Многие внебрачные сыновья становились однажды царями, и он, конечно, об этом знает. Не доверяй ему. Не поворачивайся к нему спиной. Он наверняка умен и скор, его ведь твой отец обучал.

– Я хорошо стреляю из лука.

– В фазанов да дубовые стволы. Ты не воин.

Телегон вздохнул:

– Что бы он там ни задумал, твоя сила защитит меня.

Я в ужасе уставилась на него:

– Глупости! Нет у меня такой силы, чтобы помогла тебе вне нашего острова. Надеяться на это смерти подобно.

Он коснулся моей руки:

– Мама, я всего лишь хотел сказать, что он смертный. А я – твоего рода наполовину и, значит, владею его умениями.

Какими еще умениями? Мне захотелось его встряхнуть. Некоторым обаянием? Способностью очаровывать смертных? Я смотрела в исполненное смелых надежд лицо Телегона и чувствовала себя старой. Молодость разрослась в нем – и теперь вызревала. Темные кудри лезли в глаза, голос стал низким. Девушки и юноши будут вздыхать по нему, но я видела лишь тысячу уязвимых мест на теле сына, через которые его жизнь могла прекратиться. В свете очага его оголенная шея выглядела вызывающе.

Голова Телегона склонилась к моей.

– Я не пропаду, обещаю.

Не можешь ты этого обещать, хотелось крикнуть мне. Ты ничего не знаешь. Но чья в том вина? Я скрывала от него лицо мира. Написала его историю яркими, смелыми красками, и он пленился моим искусством. А теперь поздно возвращаться и все менять. Я должна быть мудрой, раз так стара. Должна понимать: коль птичка улетела, рыдать бесполезно.

Нам надо сделать три дела, сказала я ему. Но последнее предстояло мне одной. Телегон о нем не спрашивал. Думал, я заклятие какое-то хочу сотворить. Траву какую-то выкопать. Я дождалась, пока он ляжет спать, и при свете звезд отправилась на берег океана.

Волны наползали мне на ноги, крутились у подола. Я подошла к пещере, где Телегона ждала его лодка. Через несколько часов он взойдет на борт, поднимет четырехлапый скальный якорь, расправит небрежно сшитый парус. Он добрый мальчик и будет махать мне рукой, пока не поймет, что я уже не вижу. А потом повернется в другую сторону, силясь разглядеть каменистый островок – предел своих надежд.

Я вспоминала дедов дворец, черные струи Океана – великой реки, опоясывающей землю. Любого нырнувшего в нее бога, если только в жилах его текла кровь наяды, эта река несла через пещеры в скалах и тысячу притоков к тому месту, где бежала под самым дном морским.

Мы с Ээтом часто там бывали. Встречаясь, морские и речные воды не смешивались, но образовывали нечто вроде студенистой, как медуза, мембраны. Сквозь нее мы видели фосфорическое мерцание во тьме океана, а приложив к ней руку – ощущали, как ошеломляюще холодна придонная вода по ту сторону. Пальцы потом покалывало, и были они солеными.

– Смотри! – говорил Ээт.

И указывал на двигавшееся там, в беспредельном мраке, нечто. Скользившую вперед бледно-серую тень, огромную, размером с корабль. Она надвигалась на нас из черноты, беззвучно взмахивая призрачными крыльями. Слышно было только, как скребет по песчаному дну шип на хвосте.

Тригон – так мой брат его назвал. Величайший в своем роду, и тоже бог. Считалось, что сотворивший мир Отец Уран поместил Тригона здесь, в надежном месте, ведь не было на свете ничего ядовитей, чем шип на хвосте этого существа. Один лишь укол убивал смертного тут же и великого бога обрекал на вечные муки. А младшего бога? Что Тригон мог сделать нам?

Мы смотрели изумленно на его жутковатый, неземной лик, плоский разрез рта. Разглядывали проплывавшее над нами белое брюхо с жабрами. Широко открытые глаза Ээта горели.

– Подумать только, какое оружие!

Я понимала, что вот-вот нарушу изгнание. Поэтому и дождалась, пока наступит ночь, набегут облака и застят моей тетке глаза. Если все получится, я вернусь к утру, прежде чем мое отсутствие заметят. А если нет, что ж… Тогда и наказать меня, скорее всего, уже нельзя будет.

Я вошла в воду. Ноги мои скрылись в ней, потом живот. А потом и лицо. Смертному пришлось бы отяготить себя камнем, но мне бороться с собственной плавучестью не нужно было. Я спокойно шла вниз по океанической отмели. Волны наверху продолжали свой неустанный бег, но я была уже глубоко и их не чувствовала. Мои глаза освещали путь. Всколыхнулся песок, из-под ног шмыгнула камбала. Другие существа ко мне не приближались. Может, чуяли во мне кровь наяды, а может – запах ядовитых трав, за долгие годы колдовства въевшийся в мои ладони. Я раздумывала, не обратиться ли к морским нимфам, не попросить ли о помощи. Но мои намерения им вряд ли понравились бы.

Я уходила все глубже в черноту. Здешняя вода была чуждой мне стихией и знала это. Холод пробирал до костей, соль царапала лицо. Толща океана горой наваливалась на плечи. Но выносливость всегда была моей сильной стороной, и я шла дальше. Краем глаза замечала проплывавшие вдали громады – спрутов, китов. Крепче хваталась за нож, наточенный так остро, как только можно наточить бронзу, но и они предпочитали держаться подальше.